Харуки Мураками удаётся метко и пронзительно описывать словами то, что мы чувствуем глубоко в душе. Во многом его произведения – музыка для души. Как ни странно, именно в ней он черпает своё вдохновение – Харуки Мураками обожает джаз, слушает его по 10 часов в день и известен своей джаз-коллекцией из 40 000 пластинок. Он даже признавался: «Если бы я не был настолько поглощён музыкой, я бы не стал писателем. Даже сейчас я по-прежнему черпаю многое из музыки...»
В его писательских планах – создать «гигантский роман, который бы поглотил хаос всего мира и ясно показал направление его развития». Наверное, если у кого и получится осуществить этот план, то только у него – ведь он умеет заглянуть в самую суть.
***
Профессия изначально должна быть актом любви. И никак не браком по расчету. И пока не поздно, не забывайте о том, что дело всей жизни — это не дело, а жизнь.
Мир без любви — все равно что ветер за окном. Ни потрогать его, ни вдохнуть.
Раньше я думал, люди взрослеют год от года, постепенно так... А оказалось — нет. Человек взрослеет мгновенно.
Весна — это такое время года, когда очень хорошо начинать что-то новое.
На свете не бывает ошибочных мнений. Бывают мнения, которые не совпадают с нашими, вот и все.
Когда ты в лесу, ты становишься частью леса. Весь, без остатка. Попал под дождь — ты часть дождя. Приходит утро — часть утра. Сидишь со мной — становишься частицей меня.
Жизнь в городах приучает смотреть разве что себе под ноги. О том, что на свете бывает небо, никто и не вспомнит.
Обнимая друг друга, мы делимся своими страхами.
В спокойствии сила.
Ошибки — это знаки препинания жизни, без которых, как и в тексте, не будет смысла.
Как ни старайся, когда больно — болит.
Нужно выплескивать чувства наружу. Хуже, если перестать это делать. Иначе они будут накапливаться и затвердевать внутри. А потом — умирать.
Я не люблю одиночество. Просто не завожу лишних знакомств. Чтобы в людях лишний раз не разочаровываться.
Видимо, сердце прячется в твердой скорлупе и расколоть ее дано немногим. Может, поэтому у меня толком не получается любить.
Быть честным друг к другу и хотеть помочь — вот главное.
Любая пустота обязательно чем-нибудь заполняется.
Человеку даруется надежда, и он использует ее как топливо, чтобы жить дальше. Без надежды никакое «дальше» невозможно.
Вся наша реальность состоит из бесконечной борьбы между тем, что действительно было, и тем, что не хочется вспоминать.
Самое важное — не то большое, до чего додумались другие, но то маленькое, к чему пришел ты сам.
Если глядеть издалека, что угодно кажется красивым.
Часто случается, что именно с пустяка начинаются самые важные в мире вещи.
Память согревает человека изнутри. И в то же время рвет его на части.
Двигаться с высокой эффективностью в неверном направлении еще хуже, чем вообще никуда не двигаться.
Много у тебя в жизни людей, которые бы говорили с тобой о тебе?
Если все будет так, как тебе хочется, то жить станет неинтересно.
B мою жизнь входят те, кто хочет, и кто хочет – уходит, но есть общие правила для всех гостей: заходя – вытирайте ноги, уходя – закрывайте за собой дверь.
***
Почившей принцессе
Как любая красивая девочка, выращенная в заботе и любви, а в результате безнадежно испорченная, она виртуозно и талантливо умела ранить чувства других людей.
В силу моей молодости (мне тогда было двадцать один или двадцать два года), эта черта ее характера приводила меня в бешенство. Сейчас я думаю, что, привычно раня окружающих, она наверняка причиняла боль и себе. Кроме того, она, вероятно, не знала способа себя контролировать. Найдись в тот момент кто-то гораздо сильнее ее, кто ловко вспорол бы ее плоть, выпустив эго наружу, он наверняка принес бы ей облегчение. Она отчетливо просила о помощи.
Но вокруг не находилось никого сильнее, а я в те молодые годы вообще не задумывался о таких вещах. Просто злился, и все.
Если по какой-то причине (а чаще без причины) она хотела кого-нибудь ранить, перед ней оказывалась бессильной даже королевская рать. Искусно выбирая в толпе несчастную жертву, она заманивала ее в тупик, припирала к стенке и, словно разминая толкушкой вареный картофель, красиво растаптывала. На поле боя оставался труп не толще папиросной бумаги. Пожалуй, она и вправду обладала нешуточным талантом.
Она не была особенно логична или красноречива, просто умела мгновенно нащупать эмоционально слабое место собеседника. Затем, затаившись, словно дикий зверь, выжидала удобный момент и, вонзившись в мягкое горло жертвы, разрывала его. Зачатую ее аргументы были напрочь лишены логики, и она просто ловко обводила нас вокруг пальца.
Позднее, по неспешном размышлении, и сам обманутый, и те, кто наблюдал сцену со стороны, никак не могли взять в толк, как какая-то мелочь могла предопределить исход битвы, но в минуту сражения она так ловко вцеплялась в слабое место противника, что тот не мог даже дернуться. В боксе это называется «сделать» — дальше остается только распластаться на ринге. Она ни разу не поставила в такое положение меня, но мне иногда приходилось наблюдать зрелище со стороны. Это была не дискуссия, не спор и даже не ссора. Перед нами разворачивалась самая настоящая кровавая психологическая бойня.
Именно эта ее черта, так ненавидимая мной, вызывала восторг у большинства окружающих мужчин. Оттого что ее считали талантливой, это качество ее характера только набирало обороты. Порочный круг. Замкнутый круг. Как в «Сказке о маленьком черном Самбо», где три тигра гоняются друг за другом вокруг пальмы, пока не превращаются в масло.
Мне, к сожалению, неизвестно, как оценивали ее другие девочки в тусовке, что они о ней думали. Я немного дистанцировался от их компании, общался, так сказать, на правах визитера, и девочки со мной не откровенничали.
Объединенная любовью к лыжам, эта странная компания сложилась из студентов трех университетов. Во время зимних каникул они все вместе выезжали на лыжные базы, а в остальное время года совместно тренировались, выпивали или купались в море на побережье Сёнан. Их было человек двенадцать или тринадцать — аккуратненькие, милые, внимательные. Между тем я не помню лица ни одного из них. Все двенадцать или тринадцать лиц расплавились в моей голове, словно растаявший шоколад, слипшись в целостный образ. Не стоит и пытаться разделить его. Только она, конечно же, стоит особняком.
Я совершенно не интересовался лыжами и оказался в тусовке благодаря бывшему однокласснику — так вышло, что целый месяц я жил у него дома. Меня приняли в компанию и стали считать своим. Думаю, не последнюю роль сыграло мое умение подсчитывать очки при игре в маджонг, но, надо признать, все они были со мной чрезвычайно милы и даже пригласили пойти с ними в лыжный поход. Я ответил, что мне нет дела ни до чего, кроме качалки, и отказался от их предложения — теперь мне кажется, что так говорить не стоило. С их стороны это было вполне искреннее участие. Не следовало говорить, что жимы интересуют меня гораздо больше лыж, даже если так оно и было на самом деле.
Помнится, приятель, у которого я жил, всегда был от нее без ума. Не мудрено — от таких, как она, большинство мужчин теряют голову. Думаю, встреть я ее при других обстоятельствах, и сам бы влюбился с первого взгляда. Описать ее красоту словами сравнительно просто. Чтобы представить ее характер, достаточно выделить три момента: (а) выглядит мудрой, (б) полна жизни, (в) кокетлива.
Невысокая и худенькая, удивительно пропорциональная, она казалась до краев наполненной энергией. Глаза сияют. Губы сжаты в упрямую линию. Когда обычно угрюмое выражение ее лица сменялось улыбкой, пространство вокруг нее мгновенно смягчалось, казалось, произошло настоящее чудо. Мне был неприятен ее характер, нравилась лишь улыбка. Да и как она могла не нравиться? Когда-то давно, еще в школе, в учебнике английского я вычитал такое выражение: «в плену весны — arrested in a springtime», — ее улыбка оставляла именно такое ощущение. Разве станешь ты критиковать теплый и солнечный весенний уголок?
У нее не было постоянного парня, и все трое мужчин в компании (включая, естественно, моего друга) были к ней неравнодушны. Никого не выделяя, она, в зависимости от ситуации, ловко жонглировала всеми троими. Те, в свою очередь, не толкались локтями, во всяком случае явно, жили дружно и мило, что никак не укладывалось у меня в голове. Так или иначе, это была их проблема, ко мне она не имела никакого отношения. Не стану же я вмешиваться в их дела по каждому поводу.
Мне она сразу не понравилась. Я прекрасно разбирался в избалованности и сразу понял, насколько сильно ее испортили в семье. Баловали, хвалили, защищали, заваливали подарками. Но проблема была не только в этом. Ребенка портят не баловство и карманные деньги. Главное — кто возьмет на себя ответственность оградить его от восприятия зрелых и витиеватых взрослых чувств.
Именно эта ее черта, так ненавидимая мной, вызывала восторг у большинства окружающих мужчин. Оттого что ее считали талантливой, это качество ее характера только набирало обороты. Порочный круг. Замкнутый круг. Как в «Сказке о маленьком черном Самбо», где три тигра гоняются друг за другом вокруг пальмы, пока не превращаются в масло.
Мне, к сожалению, неизвестно, как оценивали ее другие девочки в тусовке, что они о ней думали. Я немного дистанцировался от их компании, общался, так сказать, на правах визитера, и девочки со мной не откровенничали.
Объединенная любовью к лыжам, эта странная компания сложилась из студентов трех университетов. Во время зимних каникул они все вместе выезжали на лыжные базы, а в остальное время года совместно тренировались, выпивали или купались в море на побережье Сёнан. Их было человек двенадцать или тринадцать — аккуратненькие, милые, внимательные. Между тем я не помню лица ни одного из них. Все двенадцать или тринадцать лиц расплавились в моей голове, словно растаявший шоколад, слипшись в целостный образ. Не стоит и пытаться разделить его. Только она, конечно же, стоит особняком.
Я совершенно не интересовался лыжами и оказался в тусовке благодаря бывшему однокласснику — так вышло, что целый месяц я жил у него дома. Меня приняли в компанию и стали считать своим. Думаю, не последнюю роль сыграло мое умение подсчитывать очки при игре в маджонг, но, надо признать, все они были со мной чрезвычайно милы и даже пригласили пойти с ними в лыжный поход. Я ответил, что мне нет дела ни до чего, кроме качалки, и отказался от их предложения — теперь мне кажется, что так говорить не стоило. С их стороны это было вполне искреннее участие. Не следовало говорить, что жимы интересуют меня гораздо больше лыж, даже если так оно и было на самом деле.
Помнится, приятель, у которого я жил, всегда был от нее без ума. Не мудрено — от таких, как она, большинство мужчин теряют голову. Думаю, встреть я ее при других обстоятельствах, и сам бы влюбился с первого взгляда. Описать ее красоту словами сравнительно просто. Чтобы представить ее характер, достаточно выделить три момента: (а) выглядит мудрой, (б) полна жизни, (в) кокетлива.
Невысокая и худенькая, удивительно пропорциональная, она казалась до краев наполненной энергией. Глаза сияют. Губы сжаты в упрямую линию. Когда обычно угрюмое выражение ее лица сменялось улыбкой, пространство вокруг нее мгновенно смягчалось, казалось, произошло настоящее чудо. Мне был неприятен ее характер, нравилась лишь улыбка. Да и как она могла не нравиться? Когда-то давно, еще в школе, в учебнике английского я вычитал такое выражение: «в плену весны — arrested in a springtime», — ее улыбка оставляла именно такое ощущение. Разве станешь ты критиковать теплый и солнечный весенний уголок?
У нее не было постоянного парня, и все трое мужчин в компании (включая, естественно, моего друга) были к ней неравнодушны. Никого не выделяя, она, в зависимости от ситуации, ловко жонглировала всеми троими. Те, в свою очередь, не толкались локтями, во всяком случае явно, жили дружно и мило, что никак не укладывалось у меня в голове. Так или иначе, это была их проблема, ко мне она не имела никакого отношения. Не стану же я вмешиваться в их дела по каждому поводу.
Мне она сразу не понравилась. Я прекрасно разбирался в избалованности и сразу понял, насколько сильно ее испортили в семье. Баловали, хвалили, защищали, заваливали подарками. Но проблема была не только в этом. Ребенка портят не баловство и карманные деньги. Главное — кто возьмет на себя ответственность оградить его от восприятия зрелых и витиеватых взрослых чувств.
Если окружающие боятся взять эту ответственность на себя, стараясь быть с ребенком добренькими, он наверняка вырастет испорченным. Как обнаженное тело под мощным ультрафиолетом на пляже в горячий летний полдень, так и еще мягкое, едва народившееся на свет детское эго получает необратимые ожоги. Вот в чем основная проблема. Ну а баловство и неограниченность в деньгах-это лишь сопутствующий второстепенный фактор.
По правде сказать, я ужасно устал во время нашей первой встречи, когда, перекинувшись с ней парой слов, некоторое время просто наблюдал со стороны за ее речью и поведением. Даже если причина была не в ней, а в ком-то другом, она не должна была так поступать. Даже если допустить, что форма человеческого эго в большей или меньшей степени всегда искривлена, ей все равно следовало бы приложить определенные усилия. С тех пор я не то чтобы избегал ее, но старался держать дистанцию.
Говорили, что она родом то ли из префектуры Исикава, то ли еще откуда-то из тех мест и ее семье со времен Эдо принадлежит элитная гостиница в традиционном стиле. У нее был старший брат, но из-за большой разницы в возрасте она росла практически единственным ребенком в семье.
Отличницу и красавицу, в школе ее, конечно же, обожали учителя и уважали одноклассники. Все это я услышал из третьих уст и не знаю, насколько информация соответствует истине, но звучит вполне правдоподобно. Помимо прочего, с малых лет она обучалась игре на фортепиано и в этой области тоже добилась определенных успехов. Однажды в гостях у кого-то из наших я слышал, как она играет. Не настолько хорошо разбираясь в музыке, чтобы судить об эмоциональной глубине исполнения, могу лишь сказать, что манера ее игры была удивительно отрывистой и она ни разу не сфальшивила.
Ей прочили поступление в музыкальный университет и карьеру профессиональной пианистки, но она, вопреки ожиданиям, с легкостью забросила фортепиано и поступила в художественный университет. Здесь она начала изучать дизайн и технологию окрашивания кимоно. Шестое чувство, выработавшееся у нее из-за того, что с детства ее окружали старинные кимоно, позволило ей и в этой, совершенно неизведанной для нее области продемонстрировать незаурядные способности. За что бы она ни взялась — всегда добивалась результата выше среднего уровня. Лыжи, яхты, плавание — что бы ни подбросила ей судьба, все она делала прекрасно.
Из-за этого никто не мог толком распознать ее недостатков. Отсутствие снисходительности считали следствием художественной натуры, склонность к истеричности — результатом несвойственной другим особой чувствительности. Она была королевой тусовки. Жила в шикарной двухкомнатной квартире в Нэдзу, ставшей одним из приобретений ее отца в цепочке оптимизации налогов. Иногда, если было настроение, стучала по клавишам. Гардероб ее был до отказа набит новой одеждой. Стоило ей хлопнуть в ладоши (в переносном, конечно, смысле), и заботливые влюбленные наперегонки бросались на ее зов. Все были уверены, что ее ожидает блестящее профессиональное будущее. Казалось, ничто не в состоянии ей помешать. Шел 1970-й или 1971 год.
По странному стечению обстоятельств однажды мне довелось сжимать ее в объятиях. Это вовсе не означает, что мы с ней занимались любовью — просто обнимались, и все. Как-то раз после крупной попойки вся компания уснула вповалку на полу, и мы случайно оказались рядом. Обычная история. Но я и сейчас помню ее удивительно отчетливо.
Проснувшись часа в три ночи, я обнаружил, что лежу с ней под одним одеялом — уютно свернувшись рядом, она сладко посапывает во сне. Стояло начало июля — лучшее время для сна вповалку на полу. Поскольку мы лежали прямо на татами, без матраса, суставы, несмотря на молодость, затекли. К тому же она положила голову на мою левую руку, так что я при всем желании не мог повернуться. В горле пересохло, казалось, я сойду с ума от жажды, но сбросить ее голову не представлялось возможным. Моя рука едва обвивалась вокруг ее шеи, но двинуть ею я не мог. Я бы не вынес, если бы, проснувшись в тот момент, когда я выдергивал руку, она превратно истолковала мои действия.
В итоге после недолгого размышления я решил ничего не предпринимать и подождать, пока ситуация разрешится сама собой. Вскоре она повернется во сне, я быстро выдерну руку и смогу наконец пойти выпить воды. Однако она и не думала шевелиться. По-прежнему лежала ко мне лицом и ровно дышала. Рукав стал влажным от ее теплого дыхания, мне было щекотно.
Так я пролежал минут пятнадцать или двадцать, но она не шевелилась, и я уже отчаялся когда-нибудь глотнуть воды. Сухость в горле была сильной, но терпимой. Стараясь не двигать левой рукой, я выгнул шею, нащупал на низком столике чьи-то сигареты и зажигалку, подтянул их правой рукой. Закурил, хоть и понимал, что от этого горло начнет саднить еще больше.
Тем не менее, докурив сигарету и сунув бычок в пустую банку из-под пива, я с удивлением почувствовал, что сухость в горле слегка отступила. Со вздохом прикрыв глаза, я постарался снова заснуть. По близкой автостраде мчались грузовики. Плоский, словно расплющенный, шорох их шин проникал в комнату сквозь тонкое стекло, еле заметно колебля воздух и сливаясь с посапыванием спящих здесь девушек и юношей. В голове крутилась мысль, приходящая любому, кто проснулся ночью в чужой квартире: «Что я здесь делаю?»
Вылетел со съемной квартиры из-за истории с девушкой, теперь живу у друга, тусуюсь с лыжниками, хотя далек от лыж, вдобавок на моей руке спит девушка, которая мне совершенно не нравится, — при мысли об этом делалось тошно. Я не должен так поступать. Между тем, как только я доходил до вопроса, что же со всем этим делать, я понимал, что не вижу никаких перспектив.
Когда, отчаявшись уснуть, я открыл глаза и тупо пялился на люминесцентную лампу в потолке, девушка наконец шевельнулась. Думаете, при этом она освободила мою руку? Напротив, прижалась всем телом так тесно, словно собиралась нырнуть в меня. Кончиком носа я почти касался мочки ее уха — от нее исходил слабый запах туалетной воды и пота. Слегка согнутая нога лежала на моем бедре. Дыхание было таким же спокойным и размеренным. Теперь оно попадало мне на шею, боком я ощущал, как вздымается и опускается в такт дыханию ее мягкая грудь. Обтягивающая трикотажная блузка и юбка-клеш позволяли чувствовать каждый изгиб ее тела.
Странная ситуация. Окажись на ее месте любая другая девушка, думаю, я вполне нашелся бы, что предпринять. Но поскольку это была она, я пребывал в полном смятении, совершенно не зная, как поступить. При любом раскладе я оказывался в дураках. Хуже всего было то, что мой член, прижатый к ее ноге, начал постепенно твердеть. Несмотря на ее ровное дыхание, я был уверен, что она ощущает происходящие в нем изменения.
Через некоторое время она как ни в чем не бывало, якобы во сне, обвила мою спину рукой и слегка переместилась в моих объятиях. Теперь ее грудь еще теснее прильнула к моей, а мой член оказался плотно прижатым к низу ее живота. Ситуация стремительно ухудшалась.
С одной стороны, я, конечно, злился на нее за то, что оказался в таком положении, с другой — чувствовалось удивительное тепло жизни в том, чтобы обнимать красивую женщину. Это неясное ощущение целиком завладело мной. Теперь я уже никуда не мог сбежать. Она прекрасно чувствовала мое психологическое состояние, и из-за этого я злился еще больше, но злость моя не имела никакого смысла, вступая в странное противоречие с наливающимся членом. Отчаявшись, я обвил свободной рукой ее спину, и мы окончательно сплелись в тесном объятии.
Даже теперь каждый из нас продолжал притворяться крепко спящим. Мы надолго замерли — я чувствовал ее грудь в непосредственной близости от своей, она ощущала мой член чуть пониже своего пупка. Я рассматривал ее маленькое ухо и опасно мягкий край волос, она уставилась мне в шею. Притворяясь спящими, мы думали об одном и том же.
По правде сказать, я ужасно устал во время нашей первой встречи, когда, перекинувшись с ней парой слов, некоторое время просто наблюдал со стороны за ее речью и поведением. Даже если причина была не в ней, а в ком-то другом, она не должна была так поступать. Даже если допустить, что форма человеческого эго в большей или меньшей степени всегда искривлена, ей все равно следовало бы приложить определенные усилия. С тех пор я не то чтобы избегал ее, но старался держать дистанцию.
Говорили, что она родом то ли из префектуры Исикава, то ли еще откуда-то из тех мест и ее семье со времен Эдо принадлежит элитная гостиница в традиционном стиле. У нее был старший брат, но из-за большой разницы в возрасте она росла практически единственным ребенком в семье.
Отличницу и красавицу, в школе ее, конечно же, обожали учителя и уважали одноклассники. Все это я услышал из третьих уст и не знаю, насколько информация соответствует истине, но звучит вполне правдоподобно. Помимо прочего, с малых лет она обучалась игре на фортепиано и в этой области тоже добилась определенных успехов. Однажды в гостях у кого-то из наших я слышал, как она играет. Не настолько хорошо разбираясь в музыке, чтобы судить об эмоциональной глубине исполнения, могу лишь сказать, что манера ее игры была удивительно отрывистой и она ни разу не сфальшивила.
Ей прочили поступление в музыкальный университет и карьеру профессиональной пианистки, но она, вопреки ожиданиям, с легкостью забросила фортепиано и поступила в художественный университет. Здесь она начала изучать дизайн и технологию окрашивания кимоно. Шестое чувство, выработавшееся у нее из-за того, что с детства ее окружали старинные кимоно, позволило ей и в этой, совершенно неизведанной для нее области продемонстрировать незаурядные способности. За что бы она ни взялась — всегда добивалась результата выше среднего уровня. Лыжи, яхты, плавание — что бы ни подбросила ей судьба, все она делала прекрасно.
Из-за этого никто не мог толком распознать ее недостатков. Отсутствие снисходительности считали следствием художественной натуры, склонность к истеричности — результатом несвойственной другим особой чувствительности. Она была королевой тусовки. Жила в шикарной двухкомнатной квартире в Нэдзу, ставшей одним из приобретений ее отца в цепочке оптимизации налогов. Иногда, если было настроение, стучала по клавишам. Гардероб ее был до отказа набит новой одеждой. Стоило ей хлопнуть в ладоши (в переносном, конечно, смысле), и заботливые влюбленные наперегонки бросались на ее зов. Все были уверены, что ее ожидает блестящее профессиональное будущее. Казалось, ничто не в состоянии ей помешать. Шел 1970-й или 1971 год.
По странному стечению обстоятельств однажды мне довелось сжимать ее в объятиях. Это вовсе не означает, что мы с ней занимались любовью — просто обнимались, и все. Как-то раз после крупной попойки вся компания уснула вповалку на полу, и мы случайно оказались рядом. Обычная история. Но я и сейчас помню ее удивительно отчетливо.
Проснувшись часа в три ночи, я обнаружил, что лежу с ней под одним одеялом — уютно свернувшись рядом, она сладко посапывает во сне. Стояло начало июля — лучшее время для сна вповалку на полу. Поскольку мы лежали прямо на татами, без матраса, суставы, несмотря на молодость, затекли. К тому же она положила голову на мою левую руку, так что я при всем желании не мог повернуться. В горле пересохло, казалось, я сойду с ума от жажды, но сбросить ее голову не представлялось возможным. Моя рука едва обвивалась вокруг ее шеи, но двинуть ею я не мог. Я бы не вынес, если бы, проснувшись в тот момент, когда я выдергивал руку, она превратно истолковала мои действия.
В итоге после недолгого размышления я решил ничего не предпринимать и подождать, пока ситуация разрешится сама собой. Вскоре она повернется во сне, я быстро выдерну руку и смогу наконец пойти выпить воды. Однако она и не думала шевелиться. По-прежнему лежала ко мне лицом и ровно дышала. Рукав стал влажным от ее теплого дыхания, мне было щекотно.
Так я пролежал минут пятнадцать или двадцать, но она не шевелилась, и я уже отчаялся когда-нибудь глотнуть воды. Сухость в горле была сильной, но терпимой. Стараясь не двигать левой рукой, я выгнул шею, нащупал на низком столике чьи-то сигареты и зажигалку, подтянул их правой рукой. Закурил, хоть и понимал, что от этого горло начнет саднить еще больше.
Тем не менее, докурив сигарету и сунув бычок в пустую банку из-под пива, я с удивлением почувствовал, что сухость в горле слегка отступила. Со вздохом прикрыв глаза, я постарался снова заснуть. По близкой автостраде мчались грузовики. Плоский, словно расплющенный, шорох их шин проникал в комнату сквозь тонкое стекло, еле заметно колебля воздух и сливаясь с посапыванием спящих здесь девушек и юношей. В голове крутилась мысль, приходящая любому, кто проснулся ночью в чужой квартире: «Что я здесь делаю?»
Вылетел со съемной квартиры из-за истории с девушкой, теперь живу у друга, тусуюсь с лыжниками, хотя далек от лыж, вдобавок на моей руке спит девушка, которая мне совершенно не нравится, — при мысли об этом делалось тошно. Я не должен так поступать. Между тем, как только я доходил до вопроса, что же со всем этим делать, я понимал, что не вижу никаких перспектив.
Когда, отчаявшись уснуть, я открыл глаза и тупо пялился на люминесцентную лампу в потолке, девушка наконец шевельнулась. Думаете, при этом она освободила мою руку? Напротив, прижалась всем телом так тесно, словно собиралась нырнуть в меня. Кончиком носа я почти касался мочки ее уха — от нее исходил слабый запах туалетной воды и пота. Слегка согнутая нога лежала на моем бедре. Дыхание было таким же спокойным и размеренным. Теперь оно попадало мне на шею, боком я ощущал, как вздымается и опускается в такт дыханию ее мягкая грудь. Обтягивающая трикотажная блузка и юбка-клеш позволяли чувствовать каждый изгиб ее тела.
Странная ситуация. Окажись на ее месте любая другая девушка, думаю, я вполне нашелся бы, что предпринять. Но поскольку это была она, я пребывал в полном смятении, совершенно не зная, как поступить. При любом раскладе я оказывался в дураках. Хуже всего было то, что мой член, прижатый к ее ноге, начал постепенно твердеть. Несмотря на ее ровное дыхание, я был уверен, что она ощущает происходящие в нем изменения.
Через некоторое время она как ни в чем не бывало, якобы во сне, обвила мою спину рукой и слегка переместилась в моих объятиях. Теперь ее грудь еще теснее прильнула к моей, а мой член оказался плотно прижатым к низу ее живота. Ситуация стремительно ухудшалась.
С одной стороны, я, конечно, злился на нее за то, что оказался в таком положении, с другой — чувствовалось удивительное тепло жизни в том, чтобы обнимать красивую женщину. Это неясное ощущение целиком завладело мной. Теперь я уже никуда не мог сбежать. Она прекрасно чувствовала мое психологическое состояние, и из-за этого я злился еще больше, но злость моя не имела никакого смысла, вступая в странное противоречие с наливающимся членом. Отчаявшись, я обвил свободной рукой ее спину, и мы окончательно сплелись в тесном объятии.
Даже теперь каждый из нас продолжал притворяться крепко спящим. Мы надолго замерли — я чувствовал ее грудь в непосредственной близости от своей, она ощущала мой член чуть пониже своего пупка. Я рассматривал ее маленькое ухо и опасно мягкий край волос, она уставилась мне в шею. Притворяясь спящими, мы думали об одном и том же.
Тем не менее после долгого колебания я не запустил руку ей под юбку, а она не расстегнула мою ширинку. В ту минуту это воздержание казалось отвратительно противоестественным, но думаю, так было лучше. Мне казалось, что если мы разовьем ситуацию, то неминуемо окажемся в лабиринте безвыходных чувств. Это мое ощущение передалось и ей.
Так мы пролежали минут тридцать, а когда утренние лучи осветили каждый уголок комнаты, разняли тела и уснули. Но даже после того как она отодвинулась, я продолжал ощущать ее запах.
С тех пор мы ни разу не виделись. Я снял квартиру в пригороде и отдалился от странной компании. Говоря «странной», я имею в виду свое восприятие — им самим никогда не пришло бы в голову считать себя странными. Пожалуй, на их взгляд, куда более странным выглядел я сам.
С приятелем, любезно приютившим меня в своем доме, мы впоследствии виделись пару раз и наверняка говорили о ней, но что именно, я уже не помню.
Видимо, все то же, что и раньше. После университета он вернулся в Кансай, и мы больше не встречались. С тех пор минуло двенадцать или тринадцать лет, и на соответствующее количество лет я повзрослел.
Одно из преимуществ возраста в том, что объектов, вызывающих любопытство, становится все меньше, и я все реже общаюсь со странными типами. Порой я неожиданно вспоминаю встреченных ранее людей, но они уже не вызывают у меня эмоций — словно зацепившийся за кромку памяти обрывок пейзажа, — я не чувствую по отношению к ним ни ностальгии, ни даже отвращения.
Между тем несколько лет назад при неожиданных обстоятельствах я случайно познакомился с ее мужем. Он оказался моим ровесником, директором одной из звукозаписывающих компаний. Высокий, спокойный, довольно приятный парень. Волосы подстрижены ровно, как трава на стадионе. Когда деловая часть нашей встречи закончилась, он произнес:
— Жена сказала, что раньше вы были знакомы, господин Мураками.
Он назвал ее девичью фамилию. Я не сразу связал с ней это имя, но когда он назвал университет и упомянул фортепиано, я наконец понял, что речь идет о ней.
— Помню, — ответил я.
Так я узнал о ее дальнейшей судьбе.
— Она увидела вашу фотографию в журнале, господин Мураками, и сразу узнала. Жена с ностальгией вспоминает то время.
— Я тоже, — ответил я.
На самом деле я не ожидал, что она меня помнит, и испытал не столько ностальгию, сколько некоторое удивление. Мы ведь были знакомы всего ничего, к тому же едва ли перекинулись парой фраз. Мысль о том, что мой давний образ хранится там, где я и не предполагал, навеяла странное ощущение. Прихлебывая кофе, я вспоминал ее мягкую грудь, запах волос и свой твердеющий член.
— Она была яркой личностью, — сказал я. — Как она?
— Да так, неплохо, в общем-то, — ответил он с видимым усилием.
— Она что, больна? — спросил я.
— Да нет, физически, в общем-то, не больна, просто был период, несколько лет, когда ее нельзя было назвать здоровой.
Я не знал, уместны ли дальнейшие расспросы, и отделался невнятным кивком. К тому же, по правде говоря, меня не так уж интересовала ее судьба.
— Вряд ли вы что-то поняли из моего объяснения, — улыбнулся он. — Есть вещи, о которых сложно говорить связно. Сейчас ей гораздо лучше. Во всяком случае, по сравнению с тем, что было раньше.
Я допил кофе и после недолгого колебания решил разузнать, что с ней случилось:
— Прошу прощения, если лезу не в свое дело, но что с ней все-таки произошло? Из ваших слов я понял, что с ней что-то не так.
Он достал из кармана брюк красную пачку «Мальборо» и закурил. Как у курильщика со стажем, ногти на указательном и среднем пальцах его правой руки отдавали желтизной. Некоторое время он рассматривал кончики пальцев.
— Не стесняйтесь, — ответил он, — в принципе, я ни от кого не скрываю, к тому же все не так плохо. Обычный несчастный случай. Но может, поговорим в другом месте? Пожалуй, так будет лучше.
Мы покинули кафе, прогулялись по сумеречному городу и зашли в небольшой бар у метро. Похоже, он был здесь частым гостем — присев у стойки, с привычным видом велел принести большой виски со льдом и бутылочку «Перье». Я заказал пиво. Он вылил на лед немного «Перье», слегка помешал и одним глотком осушил полбокала. Я, едва пригубив пиво, в ожидании рассказа наблюдал, как оседает пена в бокале. Подождав, пока виски спустится по пищеводу и уляжется в желудке, он начал рассказ.
— Мы женаты десять лет. Познакомились на лыжном курорте. Я тогда второй год работал в этой фирме, а она недавно окончила университет и болталась без дела, изредка подрабатывая игрой на фортепиано в ресторане на Акасаке. Короче, мы поженились. Со свадьбой не возникло проблем — обе семьи дали согласие на брак. Она очень красива, я был от нее без ума. В общем, обычная история.
Он закурил, я сделал глоток пива.
— Обычный скучный брак. Но меня все устраивало. Я знал, что до свадьбы у нее было несколько парней, однако для меня это не имело особого значения. Я реалист, и пока досадные обстоятельства прошлого не наносят реального вреда, мне нет до них никакого дела. Я считаю, что жизнь в принципе скучная штука. Так думаю я, но не она. Короче, начались ссоры. Конечно, я ее понимал — молодая, красивая, полная энергии. Она привыкла многое требовать и получать. Но то, что мог дать ей я, было сильно ограничено и в качестве, и в количестве.
Он заказал еще виски со льдом. Мой бокал был полон наполовину.
— На третий год после свадьбы у нас родился ребенок. Девочка. Настоящая красавица, и это я говорю не потому, что она моя дочь. Сейчас училась бы в младшей школе, если бы была жива.
— Она умерла? — спросил я.
— Да, — ответил он, — умерла на пятом месяце жизни. Несчастный случай, такое часто случается. Младенец повернулся во сне, одеяло упало на лицо, в результате он задохнулся и умер. Никто не виноват. Просто несчастный случай. Наверное, если бы повезло, этого можно было избежать. Но нам не повезло. Винить никого нельзя. Нашлись те, кто обвинил ее в том, что она оставила ребенка одного и ушла за покупками, — она и сама себя в этом винила. Но это судьба. Уверен, окажись вы или я в такой же ситуации, сиди кто-то из нас с ребенком, вероятность несчастного случая была бы одинаковой. Вы так не считаете?
— Пожалуй, — согласился я.
— Я уже говорил, что считаю себя реалистом. К тому же я с детства усвоил, что люди смертны. В нашем роду почему-то было много несчастных случаев. Так что смерть ребенка раньше родителя не казалась мне чем-то сверхъестественным. Для родителей нет ничего мучительнее потери ребенка. Тому, кто этого не пережил, не понять. И все равно я считаю, что главное — это люди, которые остались жить. И всегда так считал. Поэтому проблема не в моем состоянии, проблема в ее состоянии. Все дело в том, что ее чувства ни разу не подвергались испытанию. Вы же ее знаете.
— Да, — коротко ответил я.
— Смерть — особое событие. Порой мне даже кажется, что человеческую жизнь во многом определяет энергия чужой смерти, или, так сказать, ощущение потери. Она же оказалась в этом смысле беззащитна.
Что говорить, — он сцепил пальцы на стойке бара, — она привыкла думать только о себе. В итоге она не могла даже представить себе, какой болью может обернуться отсутствие другого человека. — Он с улыбкой взглянул на меня: — Избалованная девчонка.
Я молча кивнул.
— Но я… мне трудно подобрать слова… в общем, я любил ее. Даже когда она ранила себя, меня и все вокруг, мне не хотелось ее отпускать. Такая уж это штука брак. После трагедии прошел целый год, а конфликты все продолжались. Жуткий год. Измотанные до предела нервы и никакого просвета. Но в конце концов мы пережили этот год. Сожгли все, что было связано с ребенком, переехали в новую квартиру.
Он допил второй бокал виски со льдом и потянулся.
— Думаю, встреть вы сейчас мою жену, вы бы ее не узнали. — Он зло уставился в стену напротив.
Я молча пил пиво, грыз арахис.
— Хотя лично мне она такой, как сейчас, нравится больше, — сказал он.
— Не собираетесь больше заводить детей? — немного помолчав, спросил я.
Он покачал головой.
— Пожалуй, не стоит, — ответил он, — я-то ладно, но жена не в том состоянии. А мне все равно, пусть так.
Бармен предложил ему еще виски, но он решительно отказался.
— Позвоните ей как-нибудь. Думаю, ей нужна встряска. Жизнь впереди длинная, вы не находите?
Он дал мне визитку, написав на обратной стороне домашний телефон. Взглянув на номер, я с удивлением увидел, что живу с ними в одном районе, но не стал говорить ему об этом.
Он оплатил счет, возле входа в метро мы расстались. Он вернулся в офис доделать дела, а я сел в электричку и вернулся домой.
Я пока не звонил ей. Во мне до сих пор живут ее дыхание, тепло кожи и мягкость груди, и, как и той ночью четырнадцать лет назад, мысль об этом приводит меня в смятение.
С сайта Фитнес для мозга
Так мы пролежали минут тридцать, а когда утренние лучи осветили каждый уголок комнаты, разняли тела и уснули. Но даже после того как она отодвинулась, я продолжал ощущать ее запах.
С тех пор мы ни разу не виделись. Я снял квартиру в пригороде и отдалился от странной компании. Говоря «странной», я имею в виду свое восприятие — им самим никогда не пришло бы в голову считать себя странными. Пожалуй, на их взгляд, куда более странным выглядел я сам.
С приятелем, любезно приютившим меня в своем доме, мы впоследствии виделись пару раз и наверняка говорили о ней, но что именно, я уже не помню.
Видимо, все то же, что и раньше. После университета он вернулся в Кансай, и мы больше не встречались. С тех пор минуло двенадцать или тринадцать лет, и на соответствующее количество лет я повзрослел.
Одно из преимуществ возраста в том, что объектов, вызывающих любопытство, становится все меньше, и я все реже общаюсь со странными типами. Порой я неожиданно вспоминаю встреченных ранее людей, но они уже не вызывают у меня эмоций — словно зацепившийся за кромку памяти обрывок пейзажа, — я не чувствую по отношению к ним ни ностальгии, ни даже отвращения.
Между тем несколько лет назад при неожиданных обстоятельствах я случайно познакомился с ее мужем. Он оказался моим ровесником, директором одной из звукозаписывающих компаний. Высокий, спокойный, довольно приятный парень. Волосы подстрижены ровно, как трава на стадионе. Когда деловая часть нашей встречи закончилась, он произнес:
— Жена сказала, что раньше вы были знакомы, господин Мураками.
Он назвал ее девичью фамилию. Я не сразу связал с ней это имя, но когда он назвал университет и упомянул фортепиано, я наконец понял, что речь идет о ней.
— Помню, — ответил я.
Так я узнал о ее дальнейшей судьбе.
— Она увидела вашу фотографию в журнале, господин Мураками, и сразу узнала. Жена с ностальгией вспоминает то время.
— Я тоже, — ответил я.
На самом деле я не ожидал, что она меня помнит, и испытал не столько ностальгию, сколько некоторое удивление. Мы ведь были знакомы всего ничего, к тому же едва ли перекинулись парой фраз. Мысль о том, что мой давний образ хранится там, где я и не предполагал, навеяла странное ощущение. Прихлебывая кофе, я вспоминал ее мягкую грудь, запах волос и свой твердеющий член.
— Она была яркой личностью, — сказал я. — Как она?
— Да так, неплохо, в общем-то, — ответил он с видимым усилием.
— Она что, больна? — спросил я.
— Да нет, физически, в общем-то, не больна, просто был период, несколько лет, когда ее нельзя было назвать здоровой.
Я не знал, уместны ли дальнейшие расспросы, и отделался невнятным кивком. К тому же, по правде говоря, меня не так уж интересовала ее судьба.
— Вряд ли вы что-то поняли из моего объяснения, — улыбнулся он. — Есть вещи, о которых сложно говорить связно. Сейчас ей гораздо лучше. Во всяком случае, по сравнению с тем, что было раньше.
Я допил кофе и после недолгого колебания решил разузнать, что с ней случилось:
— Прошу прощения, если лезу не в свое дело, но что с ней все-таки произошло? Из ваших слов я понял, что с ней что-то не так.
Он достал из кармана брюк красную пачку «Мальборо» и закурил. Как у курильщика со стажем, ногти на указательном и среднем пальцах его правой руки отдавали желтизной. Некоторое время он рассматривал кончики пальцев.
— Не стесняйтесь, — ответил он, — в принципе, я ни от кого не скрываю, к тому же все не так плохо. Обычный несчастный случай. Но может, поговорим в другом месте? Пожалуй, так будет лучше.
Мы покинули кафе, прогулялись по сумеречному городу и зашли в небольшой бар у метро. Похоже, он был здесь частым гостем — присев у стойки, с привычным видом велел принести большой виски со льдом и бутылочку «Перье». Я заказал пиво. Он вылил на лед немного «Перье», слегка помешал и одним глотком осушил полбокала. Я, едва пригубив пиво, в ожидании рассказа наблюдал, как оседает пена в бокале. Подождав, пока виски спустится по пищеводу и уляжется в желудке, он начал рассказ.
— Мы женаты десять лет. Познакомились на лыжном курорте. Я тогда второй год работал в этой фирме, а она недавно окончила университет и болталась без дела, изредка подрабатывая игрой на фортепиано в ресторане на Акасаке. Короче, мы поженились. Со свадьбой не возникло проблем — обе семьи дали согласие на брак. Она очень красива, я был от нее без ума. В общем, обычная история.
Он закурил, я сделал глоток пива.
— Обычный скучный брак. Но меня все устраивало. Я знал, что до свадьбы у нее было несколько парней, однако для меня это не имело особого значения. Я реалист, и пока досадные обстоятельства прошлого не наносят реального вреда, мне нет до них никакого дела. Я считаю, что жизнь в принципе скучная штука. Так думаю я, но не она. Короче, начались ссоры. Конечно, я ее понимал — молодая, красивая, полная энергии. Она привыкла многое требовать и получать. Но то, что мог дать ей я, было сильно ограничено и в качестве, и в количестве.
Он заказал еще виски со льдом. Мой бокал был полон наполовину.
— На третий год после свадьбы у нас родился ребенок. Девочка. Настоящая красавица, и это я говорю не потому, что она моя дочь. Сейчас училась бы в младшей школе, если бы была жива.
— Она умерла? — спросил я.
— Да, — ответил он, — умерла на пятом месяце жизни. Несчастный случай, такое часто случается. Младенец повернулся во сне, одеяло упало на лицо, в результате он задохнулся и умер. Никто не виноват. Просто несчастный случай. Наверное, если бы повезло, этого можно было избежать. Но нам не повезло. Винить никого нельзя. Нашлись те, кто обвинил ее в том, что она оставила ребенка одного и ушла за покупками, — она и сама себя в этом винила. Но это судьба. Уверен, окажись вы или я в такой же ситуации, сиди кто-то из нас с ребенком, вероятность несчастного случая была бы одинаковой. Вы так не считаете?
— Пожалуй, — согласился я.
— Я уже говорил, что считаю себя реалистом. К тому же я с детства усвоил, что люди смертны. В нашем роду почему-то было много несчастных случаев. Так что смерть ребенка раньше родителя не казалась мне чем-то сверхъестественным. Для родителей нет ничего мучительнее потери ребенка. Тому, кто этого не пережил, не понять. И все равно я считаю, что главное — это люди, которые остались жить. И всегда так считал. Поэтому проблема не в моем состоянии, проблема в ее состоянии. Все дело в том, что ее чувства ни разу не подвергались испытанию. Вы же ее знаете.
— Да, — коротко ответил я.
— Смерть — особое событие. Порой мне даже кажется, что человеческую жизнь во многом определяет энергия чужой смерти, или, так сказать, ощущение потери. Она же оказалась в этом смысле беззащитна.
Что говорить, — он сцепил пальцы на стойке бара, — она привыкла думать только о себе. В итоге она не могла даже представить себе, какой болью может обернуться отсутствие другого человека. — Он с улыбкой взглянул на меня: — Избалованная девчонка.
Я молча кивнул.
— Но я… мне трудно подобрать слова… в общем, я любил ее. Даже когда она ранила себя, меня и все вокруг, мне не хотелось ее отпускать. Такая уж это штука брак. После трагедии прошел целый год, а конфликты все продолжались. Жуткий год. Измотанные до предела нервы и никакого просвета. Но в конце концов мы пережили этот год. Сожгли все, что было связано с ребенком, переехали в новую квартиру.
Он допил второй бокал виски со льдом и потянулся.
— Думаю, встреть вы сейчас мою жену, вы бы ее не узнали. — Он зло уставился в стену напротив.
Я молча пил пиво, грыз арахис.
— Хотя лично мне она такой, как сейчас, нравится больше, — сказал он.
— Не собираетесь больше заводить детей? — немного помолчав, спросил я.
Он покачал головой.
— Пожалуй, не стоит, — ответил он, — я-то ладно, но жена не в том состоянии. А мне все равно, пусть так.
Бармен предложил ему еще виски, но он решительно отказался.
— Позвоните ей как-нибудь. Думаю, ей нужна встряска. Жизнь впереди длинная, вы не находите?
Он дал мне визитку, написав на обратной стороне домашний телефон. Взглянув на номер, я с удивлением увидел, что живу с ними в одном районе, но не стал говорить ему об этом.
Он оплатил счет, возле входа в метро мы расстались. Он вернулся в офис доделать дела, а я сел в электричку и вернулся домой.
Я пока не звонил ей. Во мне до сих пор живут ее дыхание, тепло кожи и мягкость груди, и, как и той ночью четырнадцать лет назад, мысль об этом приводит меня в смятение.
С сайта Фитнес для мозга
Комментариев нет:
Отправить комментарий