Друзья, у меня есть несколько рассказов, объединенных одной героиней - Вероникой. О чем они?
Начало 90-х, распалась величайшая страна – катастрофа, которая затронула миллионы людей, заставила выживать. Каждый спасался, как мог — кто с помощью друзей, кто с помощью родных. У Вероники кроме сына никого. Работы нет, перспективы нет. От отчаяния возмечтала она выйти замуж за иностранца, да где ж его взять в поселке городского типа, затерявшемся в калужских лесах… Посвящается тем, кто пережил развал Союза, и тем, кто не пережил.
Начало 90-х, распалась величайшая страна – катастрофа, которая затронула миллионы людей, заставила выживать. Каждый спасался, как мог — кто с помощью друзей, кто с помощью родных. У Вероники кроме сына никого. Работы нет, перспективы нет. От отчаяния возмечтала она выйти замуж за иностранца, да где ж его взять в поселке городского типа, затерявшемся в калужских лесах… Посвящается тем, кто пережил развал Союза, и тем, кто не пережил.
Это второй рассказ из сборника "Рассказы про Веронику".
***
Самое смешное, что электричка на Милан отправилась на двадцать минут раньше, чем стояло в расписании. Странно, обычно поезда опаздывают. Наверное, у диспетчера было веселое настроение, и он решил сделать сюрприз пассажирам, чтобы не заставлять долго ждать. Есть такие люди, которым хорошо от сознания, что они сделали добро кому-то, пусть и незнакомому.
Вероника оглядела вагон. На мягких диванах с синей, ребристой обивкой устраивались пассажиры, готовясь к трехчасовому путешествию: доставали заранее купленные газеты, журналы, еду, бутылочки с разноцветной водой. Им преждевременный отход на руку – раньше выедут, раньше приедут. Некоторые и не заметили, увлеклись разговором или чтением. А как же те, кто опоздал не по своей вине? Вероника представила, с каким недоумением оставшиеся на перроне люди смотрели вслед тронувшемуся составу. Посочувствовала. И не удержалась от улыбки.
— Мы отправились раньше времени, — сказала по-английски Симону.
Тот приподнял левую руку, посмотрел на часы, потом в окно, потом опять на часы. Пожал плечами. Поспешность итальянского машиниста ему тоже показалась чем-то из ряда вон. Будучи гражданином Голландии, Симон привык, что общественный транспорт, включая железнодорожный, ходит строго по расписанию.
В случаях, которые происходят тогда, когда не должны происходить, человек сперва думает, что сам ошибся.
— Странно, — пробормотал Симон и добавил что-то еще, чего Вероника не разобрала. Переспрашивать не стала. Оба несильны в английском, а от постоянного переспрашивания голова заболит, и, чего доброго, можно преждевременно надоесть друг другу. По молчаливому соглашению они общались только по делу и не увлекались длинными фразами.
– По-моему, в расписании стояло время отправления – шесть часов, — добавил Симон разборчиво и постучал по циферблату в том месте, где находилась цифра двенадцать. Вопросительно посмотрел на Веронику — за подтверждением.
Он не ошибся. Вероника вспомнила вокзальное, электронное табло в полстены, которое они нашли не сразу, потому что висело не над главным входом, а где-то в закоулке. Ясным латинским алфавитом стояло: поезд — «Венеция-Милан», отправление – «восемнадцать ноль-ноль». Значит, это не они кратковременно сошли с ума, а машинист потерял ориентацию во времени. Впрочем, его скоро вернули в реальность, в манере, которая показалась еще более смешной.
Минут через пять после отправки электричка остановилась посреди пути — постояла, подумала и двинулась обратно. Такого разворота вообще никто не ожидал. Пассажиры в вагоне зашевелились и, позабыв про газеты и бутерброды, выставились в окна. Заговорили все разом. Повернувшись к соседям по дивану показывали пальцем за окно, стучали по лбу, и ясно, что имели ввиду машиниста.
Да, интересная у него манера мышления. Вместо того, чтобы поставить электричку на ближайшей по ходу станции дожидаться своего часа, он вернул ее в пункт отправления. Видно, у итальянцев свои представления о логике… Хорошо, что за ними не шел другой поезд, а то как бы они тогда разошлись?
Ничего. Даже здорово – маленькое происшествие. Запомнится.
Во второй раз отбыли точно в шесть. Вагон мягко тронулся и будто поплыл мимо водных улиц Венеции, по мосту, въехал на материковую часть города и, оставив позади скученно застроенные предместья, стал набирать скорость.
Любопытно прильнув к стеклу, Вероника обозревала итальянский загородный ландшафт. Он напомнил ей крымские пейзажи, которые она точно так же обозревала из окна, только не поезда, а троллейбуса. Давно это было, более двадцати лет назад, в другой жизни. По окончании десятого класса они с Ольгой Овсядовской ездили в Ялту, куда из Симферополя протянули самую длинную в Союзе троллейбусную линию. Два часа ехали-тряслись, а когда вышли, коленки дрожали, и ноги отказывались ходить.
Природа в субтропическом поясе одинаково богата, а что касается человеческих жилищ, то в Италии они побогаче. Нет деревянных домов и подсобных сараев, тем более сортиров на улице. Усадьбы не обнесены частоколами, ограждающими от недоброжелательного взгляда. Здесь не боятся выставить благополучие напоказ, но без пижонского посыла – мол, смотри и завидуй, у меня есть то, чего нет у тебя. Здесь все скромно, спокойно и со вкусом. Дома каменные, одноэтажные, белые — с красной, черепичной крышей, видно, что живут в них люди, довольные судьбой. И как не быть довольным, когда климат солнечный, кругом пышно цветущие сады и горы на горизонте. Поработал — отдыхай на террасе с потолком из виноградных лоз, пей вино, которое сделал сам, беседуй с друзьями, знающими тебя с детства.
Надоело сидеть-выпивать, выйди за ворота, пройдись неторопливо по наезженной, грунтовой дороге (никакого асфальта, он чужак в природе, испортил бы гармонию). Дорога извилистая, как змея — прямых не бывает в гористой местности. Она огибает холмы, снизу их поддерживает от сползания древняя, булыжная стена.
Идешь и не знаешь, что откроется за следующим поворотом. Полукруглая ниша с лепкой в виде мифической головы, из распахнутого рта которой вытекает живительная родниковая вода. Или героический барельеф, изображающий римских всадников, одетых в железные доспехи и шлемы с гребешками, держащих наготове копья и короткие мечи. Или античная, увитая плющом беседка — с потрескавшимися ступеньками и обрушенной балюстрадой, такие часто встречаются на картинах художников-романтиков начала девятнадцатого века. Не зря они стремились в Италию за вдохновением, здесь оно на каждом шагу.
Все эти стены, барельефы, беседки, мозаичные площадки, парапеты и мосты созданы неизвестными мастерами, от которых не осталось имен, но остались вдохновенно сделанные вещи. Им несколько веков. Или даже тысячелетий. Вполне возможно, они были свидетелями расцвета и заката великой Римской цивилизации. Ах, захватывающая идея!
Ласкающий душу, сентиментально-пасторальный пейзаж настроил Веронику на романтичную волну. Представила себя юной девушкой в средневековом наряде: платье на ней из тяжелого бархата лавандового цвета, в глубоком вырезе эротично колышутся округлые груди, волосы уложены в локоны, и приколот розовый бутон. Из-под приподнятого подола торчат белоснежные нижние юбки и миниатюрные, атласные туфельки на квадратных каблуках.
Сидит она возле узкого, островерхого окошка, закрытого решеткой, нетерпеливо смотрит вниз, в сад, дожидаясь – когда вечер накроет его тенью до следующего утра. Наконец, стемнело так, что стало видно звезды. Накинув плащ и капюшон, Вероника побежала вниз, к зеленой галерее – на свидание с рыцарем ее мечты. Чтобы не стучать каблуками по булыжникам тропинки, бежит на пальчиках.
Душная южная ночь обволакивает ее теплым дурманом застоявшегося дневного воздуха, полного ароматов магнолий и чайных роз. В ночной тишине острее слышатся звуки — песня цикады, шелест случайно упавшего листа, шорох куста, за которым, возможно, скрывается опасность. Страшно и волнующе! Вероника вздрагивает, останавливается. Прислушивается секунду и снова устремляется вперед. Еще шаг – и она попадет в страстные обьятия любимого…
Вероника по-детски прижалась носом к стеклу и сама не заметила. Она впервые в Италии, коротко, фактически – проездом, и не желала упустить ни одной детали. Впитывала их в себя, запечатлевала, как на фотопленке. Каждая картинка живописна, даже самая обычная: сверкающее бликами озерцо, неожиданно возникшее посреди зеленого с красными вкраплениями луга, по-русски широкое поле с подсолнухами, похожими на детей солнца.
Она забыла об окружающих и не желала, чтобы с ней разговаривали или мешали по-другому. Даже Симон.
Он и не собирался, с неменьшим увлечением уставился в окно. Он раньше бывал в Италии, по работе, все в крупных городах – Милане, Риме, а на южном побережье в первый раз. Он сам жил на побережье, но как же они отличались! Северное море – холодное, серое, будто впитавшее осенний туман, песок на берегу тоже серый и холодный, а далее поднимаются дюны, покрытые травой, которая никогда не зеленеет и не цветет. Грустно по ним гулять в одиночку.
О чем думал? Вероятно, тоже о чем-нибудь романтичном… Воображал себя владельцем вон той усадьбы, утопающей в волнах розового рододендрона. Или средневековым рыцарем, ожидающим возлюбленную в ночном саду — вот уже слышны ее осторожные шаги и шелест платья… Почему нет? Подходит к Вероникиному контексту.
Она всматривалась в пейзажи, похожие на южно-российские, и ощущала нечто, похожее на дежа вю. Ожило в душе одно давнее воспоминание, даже не воспоминание, а нечто прозрачное, трепетное. Дуновение прошлого. Ветерок эмоций. Беззаботное настроение – радостное без причины, такое бывает только в детстве.
Удивительно. Вероника думала, что похоронила его на дне памяти, а оно взяло и всплыло. Ее самая первая поездка к морю. Ездили вчетвером: она с матерью и ее подруга с дочерью. Дочь звали Таня Фомичева, на год моложе Вероники, они одно время дружили. У Тани было два замечательных качества: не по возрасту длинная коса и болезненная любовь к животным — не пройдет мимо бездомной кошки или собаки, наклонится, приголубит, скажет ласковое слово. Она мечтала иметь собаку по кличке Друг и коня по имени Пепел. Изображала, как он скачет — высоко подпрыгивала, перебирала в воздухе ногами и приговаривала «тык-дык, тык-дык, тык-дык», будто стучала копытами по дороге. Коса тоже подпрыгивала и била ее кончиком по попе.
Веронике семь лет, нежный возраст – что запомнила из путешествия?
Лучше всего запоминается то, что впервые предстает перед глазами, что удивляет, заставляет работать фантазию — новые вкусы, запахи, впечатления, это остается на всю жизнь.
Впервые увидела поезд, такой длинный, что пока шли вдоль вагонов, Вероника устала, а мать спрашивала у проводников «нумерация с головы или хвоста?». Вошли в вагон – длинный и многолюдный, как дом на колесах, где у каждого своя квартира-купе. Состав тронулся, покачиваясь и перестукивая – этот стук сначала резал ухо, потом, вроде, стих, потом убаюкивал.
В поезде здорово. Сидеть на диванчике и смотреть в окно, где картинки движутся, как в кино. Лежать, уставившись в низко висящую верхнюю полку, и бояться – как бы она на тебя не упала. Руками есть вареную курицу, обсасывать каждую косточку, запивать чаем в начищенных, металлических подстаканниках с выдавленным узором. К чаю подали упаковки сахара в виде приплюснутых квадратиков – лучший деликатес! Вероника грызла и пила вприкуску.
На станции с красиво звучавшим названием Иловайская по вагону прошли продавцы с местными продуктами. Мать купила вареную кукурузу – Вероника ничего вкуснее не ела. Потом на каждой крупной станции, где поезд стоял минут по двадцать, они с Таней выходили на перрон размять ноги, подышать южным воздухом. Он охватывал тело жарой, как ватным одеялом, был тяжел и насыщен крепкими запахами — тропических фруктов, приправленной чесноком еды, человеческого пота, поездной смазки и еще многого, чего Вероника не разобрала. По перрону сновали цыганки с шустрыми детьми, и мать боялась, что Веронику украдут, крепко держала за руку.
На следующий день вид из окна закрыли горы, громадные – до самого неба, темные, поросшие непроходимыми лесами. Они стояли так близко к полотну, что Вероника опасалась – как бы они не преградили путь поезду.
Перед самой Одессой горы расступились, открылся пляж, и создалось впечатление, что состав двигался по песку, на котором совсем рядом лежали и стояли раздетые люди. Вдали, где кончался желтый песок, начиналось что-то огромное, голубое, от края до края заполнившее картинку.
Она не сразу догадалась, что это море. Никогда его не видела и очень удивилась размерам. Раньше представляла, что море – это большой пруд, чуть пошире того, что располагался за их дачей. Летом она плескалась там на мелководье с детьми других дачников. Взрослые купались отдельно, где поглубже, и вода не взбаламучена.
Находились смельчаки, которые добирались до другого берега и победно махали оттуда – мол, получилось! Вероника обожала плавать и мечтала тоже когда-нибудь переплыть пруд. Думала, что море тоже можно переплыть, если очень постараться, но не предполагала, что оно такое огромное.
Море – это другая половина суши. Оно никогда не стоит спокойно как пруд, оно набегает на берег, будто хочет захватить его кусочек, но отступает, чтобы тотчас попытаться еще раз. И еще. И до бесконечности. Кто заставляет его двигаться? Здесь маленькая Вероника пофантазировала и решила – подводный монстр: сидит на дне и вздыхает, тогда образуются волны, а когда он разбушуется – получается шторм.
И хорошо! Вероника обожала волны. Качаться на них, надев резиновый круг, или без круга – подождать, когда водный валик приблизится к берегу, прыгнуть, чтобы обязательно попасть в журчащую пену и ощутить как возвращающаяся вода тянет за собой. Вероника наступала на нее, пытаясь задержать, но волна огибала ногу и утекала обратно в море. Плавать где поглубже не решалась, боялась — подводный монстр на дно утащит.
Три раза в день они ели в столовой, там подавали вкуснейший борщ – густой, красный со шматком белой сметаны, Вероника иногда заказывала его два раза, на обед и ужин.
В тот год в Одессе произошло интересное природное явление, которое тоже запечатлелось в памяти — нашествие божьих коровок. Они летели стаями, густо оседая на всем, что попадалось – на стенах частных домов, столах, скамейках, лежаках, висели гроздьями на деревьях. Невозможно было шага ступить, чтобы не раздавить кучку насекомых. Из них вытекала оранжевая кровь, вонючая и едкая, если попадала на одежду, не отстирывалась.
Прежде, чем окунуться в море, следовало разгрести качавшуюся сплошным красным ковром стаю божьих коровок. Три дня они тиранили отдыхающих, а потом исчезли так же внезапно, как появились. Причины того феномена остались неясны…
В Милан прибыли с опозданием, что не удивило — в принципе, нормальное явление, нормальнее, чем преждевременный отход. Вероника с Симоном поспешили к международным кассам, покупать билеты в Голландию.
Оказалось это не так просто. Кассирша в строгой форме — голубой рубашке и синем пиджаке, только погон не хватало, предложила три варианта.
Первый: отправляться на самолете.
Отклонили – дорого: у Вероники в кармане сто долларов, у Симона – то же в гульденах, хватит на полтора билета.
Второй: отправляться с пересадками, на поездах и электричках, через другие страны, например Францию и Бельгию.
Тоже отклонили — путешествие займет чуть ли не три дня из десяти, полученных Вероникой на пребывание в Европе. Вдобавок будет стоить дороже самолета, если считать с едой и ночевками.
Третий: воспользоваться прямым поездом – без пересадок и ожиданий на вокзалах. Поезд комфортабельный, скоростной, назывался романтично «Ночной экспресс». Следовал он по широкой дуге, которая охватывала две страны Восточной Европы, Швейцарию и Германию, в каждой поезд останавливался минимум один раз, и уже на следующее утро прибывал в Амстердам.
Обрадовались: вариант — лучше не придумать, тем более сейчас, когда вечер на дворе, вернее уже ночь.
Рано радовались. Ожидал их сюрприз, не слишком приятный. Кассирша билеты продала, а потом на ломаном английском сообщила, что не-европейской гражданке требуется получить транзитную швейцарскую визу, так как страна – не член Шенгенского договора.
Огорошила! Кроме того, что поезд отправляется меньше, чем через полчаса, время нерабочее и вообще позднее, к тому же – суббота. Транзитную визу не удастся получить ни при каких обстоятельствах.
Вот еще один итальянский парадокс: билеты на руках, поезд вон стоит, а удастся ли им воспользоваться – вопрос. Вероника собралась впасть в панику: все пропало, в Голландию ей не попасть. Симон сейчас уедет, а ей придется десять дней сидеть в чужой стране, дожидаясь обратного рейса, на который уже куплен билет.
Симон сохранял спокойствие, во всяком случае – на лице. Оставил Веронику при сумках, сам отправился уточнять информацию, выданную кассиршей, может, она коряво объяснила, или он не так понял? Поспрашивал у работников в униформе, которые прогуливались по перрону: что бы они посоветовали? Не первый же раз возникает подобная ситуация.
Вокруг него сразу собралась кучка, и началась эмоциональная итальянская дискуссия – с жестами и на повышенных тонах, похожая на пьяную ссору.
Кто-то пожимал плечами, всем видом показывая: не знаю, не сталкивался. Кто-то, не понимая по-английски, стоял за компанию, прислушиваясь, стараясь догадаться – о чем разговор. Наиболее информированные сошлись в одном: без визы ехать опасно, швейцарские пограничники снимают нарушителей с поезда без долгих разговоров.
Дискуссия закончилась, участники разошлись по своим делам. Симона их выводы не устроили, стоял в замешательстве, оглядывался – у кого бы еще спросить.
Заметив растерянного пассажира, подошел пожилой служащий, полный, с небрежно закатанными рукавами рубашки, с круглыми, слезящимися глазами, как у больной собаки. От него исходил свет доброжелательности и желания помочь. Он по-отечески внимательно выслушал проблему и, мешая английский с итальянским, что-то проговорил, Вероника не разобрала. Для пущей ясности сделал успокаивающий жест ладонями вперед, хлопнул Симона по плечу и махнул рукой, мол, езжайте, не бойтесь.
Решили рискнуть, тем более, что до отправки экспресса чуть ли не пять минут осталось. Если на него не попадут, придется ночевать на вокзале, потому что на гостиницу финансов не хватит. Ночевать как бомжи — наихудший из вариантов, подхватив сумки, поспешили к своему вагону.
Едва успели — только вступили внутрь, поезд тронулся. Проводник, стильно подстриженный, молодой парень в зеленой рубашке с цветастым галстуком-бабочкой, в коричневой жилетке и таких же брюках, показал места, пожелал приятного пути и удалился. В тот вечер Вероника его больше не видела.
Уселись рядышком на мягком диване купе, отдышались, перекусили купленными ранее бутербродами, запили из стоявших на столе бутылочек с фруктовой водой. Темно-фиолетового цвета напиток был в меру сладок и пах натуральными ягодами — ежевикой, судя по этикетке. Бутылочки предназначались для пассажиров в качестве приветственного подарка от компании — хозяйки поезда. Спасибо ей за заботу и щедрость, вода высшего качества.
Бутылочек три, значит, ожидался еще один человек. Обсудили возможность его появления. В Милане не сел, в другом городе? Или вообще не придет? Хорошо бы никто к ним не подсел, все-таки, вдвоем ехать удобнее. Но загадывать ни к чему – будущее покажет.
Подкрепились, изнеможенно откинулись на спинку дивана. Симон взял Веронику за руку, ободряюще пожал, она ответила неуверенной улыбкой.
В общем, все идет по плану, одна забота – транзитная виза, вернее, ее отсутствие. Заморачиваться о том у Вероники не осталось сил. Устала смертельно. Ее день начался полпятого утра и состоял из одних переездов, перелетов и переплывов: на машине до Шереметьево, на самолете до Венеции, на автобусе до города, на водном трамвае до вокзала, на электричке до Милана, теперь вот на «Ночном экспрессе»… Довезет ли он ее до Голландии? Надежда подсказывала – довезет, и ей хотелось верить.
До границы со Швейцарией ехать пару часов, а пока расслабиться. Огляделась. Интерьер «Ночного экспресса» соответствовал названию. Две короткие шторки на окне и одна длинная на стеклянной двери в коридор — из темно-синей ткани с золотыми звездами. Велюр на сиденьях той же расцветки с добавлением комет и падающих звезд с хвостами. Шторы новые или недавно постиранные – еще не помялись. Велюр незатертый, мягкий, теплый на ощупь. Стены цвета дерева сияют чистотой. Уютно. Ухоженно. Наверняка тот щеголеватый проводник постарался.
Ход у поезда ровный, не то, что у родных, которые раскачиваются, как сумасшедшие, особенно, если едешь в последнем вагоне. Порой когда кажется — еще немного, и он слетит с рельсов. «Ночной экспресс» не сходил с ума и двигался так, что можно красить ресницы без опасности заехать щеткой в глаз.
Сытный ужин и уютное тепло купе умиротворили Веронику. Еще осознание, что не одна, что есть кому о ней позаботиться. Придвинулась поближе к спутнику, положила голову на плечо.
Сегодня они увиделись во второй раз, первый был полтора года назад в Варшаве, куда виза не требовалась ни ей, ни ему. В недорогом отеле со смешным названием «Какаду» Симон забронировал номер на троих — Вероника приезжала с сыном. Там и встретились.
В жизни он выглядел точно, как на фотографии, которую прислал. На восемнадцать лет старше Вероники, но совершенно без морщин, ежик белых волос, очки с темнеющими на солнце линзами, роста невысокого, одет хорошо. Что еще надо не избалованной мужским вниманием женщине? Показался чуть ли не принцем.
Провели вместе четыре замечательных дня, просто сказочных. Много гуляли по шумным площадям и тихим улочкам, ходили в зоопарк, хотели посмотреть на местного слона, но в кассе сказали, что он недавно умер.
Повезло с погодой, умеренно-теплая сентябрьская температура позволяла ходить с коротким рукавом. Повезло с едой, она напоминала русскую – простую и сытную. Пару раз ели голубцы, и Вероника признала, что их ресторанные ничуть не хуже ее самодельных.
А главное, в чем повезло — Симон и Вероника понравились друг другу, решили продолжить знакомство, с серьезными намерениями.
На обратном пути она лежала на полке в поезде и, вспоминая эти четыре дня, не верила, что у нее что-то получилось — впервые за десять лет сплошных невезений.
И вот получилось во второй раз. Ну… почти.
Симон взял ее руку, положил себе на колено, накрыл теплой ладонью, и Вероника ощутила легкое подрагивание — нервничал. Помолчал, подумал, поправил очки.
— Дай мне твой паспорт, — сказал. — Когда швейцарские пограничники зайдут, я отдам оба на проверку. Они поймут, что ты со мной и, может, не будут задавать вопросов.
Довод резонный. Вероникин документ перекочевал в Симонов бумажник, и оба успокоились: меры приняты, от них больше ничего не зависит.
Симон спросил, как ей понравилось в Венеции, по которой они коротко прогулялись до отхода той торопливой электрички на Милан. Вероника расплывчато ответила — все понравилось: каналы, гондолы, дворцы и остальное.
Сказать честно, она мало на что обратила внимание из-за стресса, в котором находилась с утра, вернее со вчерашнего вечера. Ночь провела в беспокойстве: первый раз едет в Западную Европу, одна, и не в гости, а в полнейшую неизвестность. Наверное, космонавты, отправляясь на орбиту, меньше переживают, им все-таки легче — летят компанией.
Сидя в зале ожидания «Шереметьево 2», она с содроганием представляла, как будет приземляться. Летела на самолете второй раз в жизни, и от первого остались не самые лучшие воспоминания. Происходило это давно, еще до развала Союза. Направлялась в Киев, весь полет чувствовала себя нормально, но на посадке чуть не вывернуло… Неизвестна причина, по которой самолет садился не плавно, а рывками – то проваливался, то резко взмывал вверх, испытывая возможности желудков пассажиров.
Кстати, не всех. Некоторые ее соседи не имели претензий к манере приземления, как ни в чем не бывало уписывали жареную курицу и еще что-то, от чего по салону разливался крепкий запах домашних приправ. Глядя на них – жующих и пьющих, Вероника испытывала рвотные позывы с удвоенной силой. С трудом удалось удержать внутри съеденную утром сдобную булку с кусочком сыра «Российский». Возвращалась домой на поезде…
По радио объявили о приближении к аэропорту Венеции, и Вероника, забыв о страхах, припала к иллюминатору: интересно, как выглядит сверху самый легендарный город земли.
Первое впечатление — самолет садился в лужу. Почти до самого приземления вместо взлетного поля виднелись только отражавшие небо и облака водные острова, окруженные извилистыми промежутками суши. Грешным делом подумала — успеет ли самолет остановиться до того, как лоскутки суши кончатся, и он свалится в море?
Обошлось. Экипаж оказался профессиональным, посадил судно без рывков и провалов, аккуратно на бетонную полосу. Спускаясь с трапа, Вероника заметила стоявших внизу двоих мужчин в желтых жилетках – служащих аэропорта. Они встречали пассажиров… улыбками. Сюрприз! Она приехала из страны, которую на Западе считали врагом номер один, и не ожидала дружеского приема. Приняла за добрый знак, но улыбнуться в ответ не получилось: по врожденной или внушенной привычке опасалась чужаков, к тому же от длительного неиспользования улыбчивые мышцы впали в кому.
Пассажиров бесплатно отвезли в город, откуда каждому предстояло отправиться своей дорогой. Цель поездки у Вероники была не туристическая и не деловая, а сугубо личная. Она приехала на свидание с мужчиной из Голландии — Симоном, с которым познакомилась пару лет назад через газету.
Было бы проще и дешевле встретиться у него на родине, но не получилось. Почему — она и сама не смогла бы внятно объяснить.
Произошла ошибка с запросом на визу, еще какое-то недоразумение, и ей отказали. Оставалась единственная возможность – запросить Шенген. В турагентстве, куда обратилась Вероника, визу оформили без проблем и за приемлемую цену. Там же посоветовали купить билеты в Венецию, как самые дешевые. Она купила туда-обратно, срок пребывания десять дней.
Получила паспорт с визой, билеты, села, стала рассматривать. Самой не верилось. Она — простая женщина, не из столицы, а из поселка, расположенного практически в лесу, в пятнадцати километрах от областного центра, полетит в романтическую Венецию на встречу с иностранцем…
Хотя романтика ее мало занимала, больше – практическая сторона. Отправляясь в дальнее путешествие, она потратила все деньги, полученные от продажи машины и отложенные «на крайний случай». Потратила без всякой уверенности в успехе. Если с Симоном не получится, другого мужчину она уже не найдет, а если и найдет, то по финансовым причинам не сможет к нему приехать. От встречи в Венеции зависело будущее двоих человек, ее и сына, от того дополнительный мандраж.
И ощущение нереальности. До последнего момента никому не рассказывала, даже самым близким.
Было интересно и страшно одновременно. В голове роились вопросы: как там себя вести, как одеваться, как общаться с людьми? Какие они вообще – иностранцы? Как относятся к другим иностранцам, в том числе из бывшего «социалистического лагеря»?
Ни малейшего представления. И посоветоваться не с кем Она точно знала, что первая жительница Иванькова, совершающая столь впечатляющий вояж.
Строго говоря, Вероника не так уж неопытна в поездках за рубеж. Несколько лет жила в Польше, работала служащей в штабе советских войск. Там вышла замуж за офицера, там родился сын. Но то была другая эпоха, Польша считалась не Европой, а братской страной, хотя и не очень дружелюбной.
Рискнула порасспросить парня из турфирмы, который оформлял визу. Он рассказал: бывал во Франции, Испании, несколько раз в Италии, по работе, естественно. На вопрос – как вести себя за границей, он недолго подумал и сказал:
— Там, в принципе, так же, как здесь. – И добавил: — Избегайте контактов с соотечественниками.
Вероника запомнила. Именно совет «избегать контактов с соотечественниками» ей потом очень пригодился.
В письмах они с Симоном договорились – где и как встретятся. Ехать обоим предстояло издалека, и договорились примерно так: ждать друг друга в два часа пополудни под центральными часами на железнодорожном вокзале Венеции. Более точного времени или места назначить не представлялось возможным. Одно Вероника знала точно: вокзал назывался «Санта Лючия».
План имел шансы сорваться в любом пункте: стояла бы нелетная погода, и ее самолет опоздал бы на полдня, часы отсутствовали бы или их оказалось множество. Еще сомневалась, правильно ли ей оформили визу в турбюро — в те хаотические времена подобные фирмы обманывали граждан безбожно.
В конце концов, Симон мог заболеть или передумать в последний момент, а сообщить не успел бы: письма в один конец шли две недели.
Но обошлось. Аэрофлотовский самолет приземлился плавно и не съехал в морскую пучину. Паспортный контроль прошла без осложнений. Ошибку она допустила, когда ехала на водном трамвайчике до вокзала. Ошибка, типичная для Вероники, у нее сложновато с ориентацией в пространстве.
Сев на трамвайчик, не спросила у кондуктора, когда ей выходить, думала — сама догадается, увидев здание вокзала.
Не догадалась.
Растерялась в многолюдном, разноязыко говорящем городе.
Венеция обрушилась на нее лавиной ярких, меняющихся картинок, новых звуков, незнакомых запахов. Настоящее Вавилонское столпотворение: на суше – людей, на воде – лодок. Никто не стоит на месте, и все говорят разом, стараясь перекричать гул.
На каждом шагу торговые лавки. Разглядывая товары, возле них толкутся все, кому не лень: просто любопытные и потенциальные покупатели, праздношатающиеся туристы и собственно граждане города. Наверняка и воришки, это для них самое рыбное место, так что рот не разевай, по сторонам не заглядывайся, следи за багажом.
Жалко местных — непросто жить в вечно спешащем и вечно гомонящем городе. Или они привыкли? Но разве можно жить, не слыша тишины? Не глядя вдаль? Не разговаривая шепотом?
Ну, это ее субъективное мнение…
Вообще-то, жаль, что не удастся погулять по городу, вдохнуть его живой атмосферы, накупить сувениров. Пусть здесь толпа и гомон, один день Вероника потерпела бы. С удовольствием влилась бы она в когорту путешественников, которые приехали сюда потратить деньги — с размахом, не считая копеек. Или что там у них в Италии? Лиры. А вместо мелочи? Вопрос…
Но не находилась она в числе богатых счастливчиков. Кольнула неполноценность — приехала нищая, из развалившейся страны, участвовать в их карнавале…
Тут же встрепенулась ее человеческая гордость — что это она сама себя унижает? Не так у них все прекрасно и благополучно, как кажется на первый взгляд. На благополучие надо сначала заработать: Венеция – самый дорогой город мира, цены в ресторанах, магазинах и уличных лавках запредельные. У них тоже разгул инфляции?
Нет, не привлекает Веронику ежедневный карнавал, он хорош раз в год. Громкоголосое столпотворение на улицах сведет с ума за считанные дни, не милы станут окружающие красоты и уникальности. В ее тихом, затерянном в лесу поселке жить беднее, да спокойнее. Твердая почва под ногами. А тут? Выйдешь за дверь – сразу прыгай в лодку, промахнешься – нырнешь в грязную, вонючую воду…
Засмотрелась на Венецию, которая открывалась с палубы морского трамвая и пропустила свою остановку. Вернее, и не знала, где выходить. Почему-то решила – вокзал не скоро. Будут объявлять, она услышит, а пока полюбуется на стоявшие в воде дома, которые задолго до рождения своих современных хозяев стали памятниками. Интересно, каково это — жить в памятнике?
Ей надо было выходить на первой остановке после той, где садилась. Это Вероника выяснила, когда показалось – слишком долго едет, и спросила у ближайшего пассажира. Пришлось срочно пересаживаться на трамвайчик, шедший в противоположном направлении. Посмеялась над собой, по-доброму – блуждала в новом месте не в первый раз.
Перешла с воды на землю, и перед носом вырос вокзал во всем своем античном великолепии, прямо-таки дворец: колонны, барельефы и непременный портик. Вошла, огляделась, увидела на стене круглые, типично-станционные часы, которые показывали без двенадцати два.
Уф-ф, вовремя явилась! Если бы чуть дольше плыла на трамвае, зевая по сторонам…
Не успела себя погрызть, услышала:
— Привет!
Подошел Симон. Поцеловал, спросил, как доехала. Сказал, что уже час ходит кругами…
А сейчас везет ее в загадочную страну Голландию, о которой Вероника мало чего знала. Она и про Симона мало чего знала, но доверяла. Мужчина два раза не обманул: приезжал в Варшаву, теперь вообще — за тридевять земель, в Венецию только для того, чтобы встретить ее. И не миллионер вовсе, обычный библиотечный работник.
Напряжение, сутки державшее Веронику в тисках, спало, спина стала мягкая и гибкая, будто сняли с нее железные доспехи.
Остаться вдвоем в купе, все-таки, не удалось. Совсем поздно, когда в небе засветили звезды, а на земле – фонари, в другой стране, вроде — в Чехии, подсел молодой человек с рюкзаком. Поздоровался коротким «hallo», уселся на свое место. Есть не стал, пить ежевичную воду тоже, возможно, не знал, что третья бутылочка предназначалась для него. А Симон с Вероникой не подсказали — обиделись, что «третий лишний».
Вскоре все улеглись спать. Рядом, втроем. В «Ночном экспрессе» верхних полок не было, нижние раскладывались как диван-кровать, по ходу поезда. Подушек нет, спального белья тоже. Улеглись кто в чем был, прямо на велюр. Накрывшись Симоновой курткой, Вероника попробовала заснуть.
Как ни странно, получилось. Мозг устал фиксировать и анализировать, воспользовался предоставленной возможностью отдохнуть и заработал в бессознательном режиме.
В объятиях Морфея Вероника находилась до тех пор, пока поезд не остановился на швейцарской границе. Включился центральный свет, разбудил пассажиров. В коридоре послышалась командная немецкая речь.
Вероника – жуткая паникерша, но в ответственный момент умеет собраться. В принципе, пересекает границу не впервой, получила опыт, когда жила и работала в Польше. Общение с пограничниками – психологический поединок. Нельзя трусить. Они на охоте: почуют ее неуверенность, придерутся, выведут из поезда, в ночь, в неизвестной стране, без денег, без друзей, не говорящую по-немецки…
Быстренько причесалась, села свободнее, похлопала себя по щекам, чтобы порозовели и оживились, а то в бело-желтом вагонном свете лица — как у смертельно напуганных мертвецов.
Открылась дверь, показались двое в бледно-зеленых шинелях и фуражках. Вероника нагловато уставилась на стоявшего впереди. Ожидала увидеть вояку с квадратным, как у робота, подбородком и бульдожьим взглядом, а он оказался молодым парнем вполне человеческой внешности.
Только он проговорил «Здравствуйте, паспортный контроль», Симон сунул два паспорта и сказал «Битте». Сверху лежал красный Вероникин, офицер полистал его, сравнил фото с оригиналом, нашел штамп о шенгенской визе, захлопнул. Глянул в паспорт Симона, спросил:
— Следуете в Нидерланды?
— Да.
И все.
Отдал паспорта, не успела Вероника по-настоящему испугаться. Потихоньку вздохнула с облегчением, посмотрела на Симона. Тот ответил ободряющим взглядом.
Их попутчику повезло меньше. Вернее – совсем не повезло. Листая его паспорт, пограничник задал несколько вопросов, на которые тот промычал нечто нераздельное и пожал плечами. Его попросили на выход с вещами.
Когда «третьего лишнего» увели, оставшиеся двое эгоистично пожелали ему проблем. Обменялись предположениями – почему того задержали? Паспорт просрочен? Его разыскивает Интерпол? Всякое может быть. Сидели, ждали, опасаясь преждевременно радоваться — возможно, на вокзале разберутся, и он вернется им мешать…
Он не вернулся.
Поезд тронулся. Явился тот щеголеватый проводник в бабочке и сказал, что у парня не было транзитной визы. Симон с Вероникой весело переглянулись. Проводник вопросительно поднял бровь, объяснять ему не стали. Когда он исчез, с легким сердцем улеглись спать.
Второй раз легко заснуть Веронике не удалось, слишком много работы подвалило мозгу: вернуться на полчаса назад, проанализировать — что произошло, предположить — что могло бы произойти, испугаться – если бы вместо парня вывели ее, порадоваться – что обошлось…
Ох, и почему рядом нет гипнотизера, который щелкнет пальцами, и спишь? Жаль, что простым людям подобные фокусы недоступны.
Хотя, как сказать. Вот Симон. Положил голову на подушку и уже спокойно, тихонько засопел. Вероника повернулась на другой бок, прикрыла глаза в надежде, что под едва заметное покачивание поезда и монотонный перестук колес забудется дремотой. А если повезет, и восстанавливающим сном.
Спать не хотелось. Видимо, хватило той пары часов, что провела в забытьи, пока ехала до Швейцарии.
Когда не спишь, приходят мысли. Их нельзя прогнать, но можно направлять. Вероника прикинула. О будущем тревожиться нет смысла – со вчерашнего дня она отдалась в руки Симона, пусть он дальше решает.
Обозрим настоящую ситуацию.
Ситуация такова. Не спит, потому что бодрое настроение. До сего момента у нее отлично получилось: до Венеции долетела, с Симоном встретилась, пограничный контроль прошла. Теперь едет в Голландию и ожидает, что там тоже все получится.
Со стороны посмотреть – сплошная везуха…
Нет, не везуха. Счастье приходит к тому, кто к нему подготовился. Веронике манна с неба не свалилась, свое счастье строила сама.
В поисках иностранного мужчины были взлеты и падения. Падений больше. В том числе с Симоном. После свидания в Варшаве у них на год прекратился почтовый контакт, и Вероника недоумевала почему. Потом оказалось – он тяжело болел, лежал, наполовину парализованный. Вероника перестала ждать писем и вообще кого-то искать. Если не суждено найти мужа, то хоть в лепешку разбейся…
Под Новый год пришла от него открытка. Вероника не хотела отвечать. Сил нет. И веры. Опять писать, ждать ответа, беспокоиться «придет – не придет», каждый день заглядывать в пустой почтовый ящик. Надоело.
Про открытку рассказала брату. Тот сказал:
— Напиши, посмотришь, что получится. Прекратить контакт можно всегда.
Взял с нее слово, что ответит. Договор скрепили рукопожатием.
И вот пожалуйста. Кто бы мог подумать, что через полгода Веронику ожидала романтичная встреча с иностранцем в самом романтичном городе Земли. Даже если им с Симоном не суждено остаться вместе, свидание на вокзале Санта Лючия будет вспоминаться как один из самых светлых эпизодов жизни.
Сюжет для душевного фильма. Двое одиноких, немолодых людей, проживающих за тысячи километров друг от друга, приехали в Венецию, утопающую в зелено-бирюзовой воде Средиземного моря…
Море… Почему-то при слове «романтика» сразу возникает безбрежная водная гладь и парус на горизонте.
Вероника обожала море. С того самого момента, когда впервые увидела. Любовь с первого взгляда.
Море – это праздник: солнце, песок, вода и свобода делать, что хочешь. Или ничего не делать. Часами валяться на пляже, глазея на играющих в песке детей – как им не лень шевелиться? Бродить по Ботаническому саду, рассматривая экзотические цветы с экзотическими названиями, постоять возле красной шапки бугенвиллии, подумать – красиво звучало бы имя «маркиза де Бугенвиль»…
Отправиться на базар и растеряться от обилия плодов, лежащих горками на прилавках, вдохнуть их спелый, сладкий аромат.
Ощутить здоровый голод и, заслышав проникновенный запах свежезажаренного шашлыка, зайти в столовую и наброситься на еду, будто три дня не ел.
А вечером еще раз сходить к морю, искупаться в его живом тепле, явиться домой в совершенном изнеможении и уснуть до утра без снов.
Это отпуск. Лучшее время года.
Раньше Вероника проводила его «на югах», с родителями, потом с подругами. Пусть не на Средиземноморье, простому советскому человеку оно было недоступно. Социалистическая Болгария — предел желаний, немногим счастливчикам удавалось туда попасть. Свой Крым, Кавказ ничуть не хуже.
Поездка к морю — событие грандиозное, как для Золушки поездка на бал. Юные годы Вероники прошли незаметно, серо, вспоминались с чувством жалости. Потерянное время, упущенные возможности.
Политический девиз «Все для блага человека» был верен наполовину. Человеку предоставлялась гарантированная работа, зарплата, пенсия, бесплатное медобслуживание и образование, стабильные цены. Это хорошо.
Но не имелось в Иваньково ни малейших возможностей для молодежи плодотворно провести досуг: ни спортивных секций, ни кружков по интересам, ни танцев по выходным.
Имелся клуб – местный «очаг культуры», здание в помпезном, псевдо-греческом стиле. По замыслу создателей, он должен был нести миссию по воспитанию жителей «в духе» там чего-то. Миссия выражалась в призывах и лозунгах, висевших внутри: «Вперед – к победе коммунизма!», «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!». На правой стене в фойе красовался «Кодекс строителя коммунизма», на левой – гигантская репродукция картины «Три богатыря» с патриотическим смыслом.
Когда в клуб привозили фильмы, приходило столько народу, что не протолкнуться. Билет стоил десять копеек. «Миллион лет до нашей эры», «Золото Маккены», «Свадьба в Малиновке» потрясли Вероникину впечатлительную душу, смотрела раза по три.
Потом в клуб зачастили несчастья: то пол провалится, то отопление прорвется, то электричество отключится, то в крыше дыра образуется…
Против несчастий нашли самое простое решение – заперли дверь на замок.
И стоял «очаг» – закрытый, забытый, заброшенный. С просевшей крышей, облупившейся штукатуркой на колоннах и выщербленными ступеньками он выглядел жалко, точно поверженный в битве с ненужностью колосс.
Вспоминали про него раз в пять лет по причине выборов, делали косметический ремонт. В этот день он стоял нарядный и довольный, что во всенародном празднике играет чуть ли не главную роль. Наверное, надеялся — теперь непременно вспомнят о его «ведущей роли по культурному воспитанию молодежи». Отремонтируют, как следует, начнут использовать по прямому назначению.
Но… Напрасно. После выборов про клуб забывали начисто, и он опять стоял пустой, неухоженный, печально глядящий выбитыми окнами на прохожих.
Скука царила в поселке.
Отдушина – поездка на юг.
Месяца за два до лета определялись с направлением, и Вероника представляла, как встретится со сверкающим, солено пахнущим морем, со жгучим южным солнцем, на котором обязательно сгорит. А, ерунда! Сгоревшая кожа – небольшое неудобство, вечером намажется кефиром или сметаной и следующие пару дней будет прикрывать плечи полотенцем. Зато какое удовольствие — плескаться в теплой, ласкающей тело воде, которая доброжелательно встречает каждого входящего, погружает в себя или качает на волнах, как на руках.
Устав плавать, Вероника не выходила на берег. Отдыхала на месте — ложилась на спину, раскидывала руки-ноги, расслабляла мышцы, покачивалась в ритме дыхания моря. Покойно закрывала глаза или смотрела на далекое, несуществующее небо, такое же голубое, как бездна под ней.
Блаженство…
Если бы попросили придумать синоним слову «рай», она бы сказала «море».
Часами не вылезала на сушу. Потом, тяжело передвигая ноги, выходила и заваливалась на песок – в Ялте, или на гальку – в Лазоревском, лежала, ожидая, когда подсохнет купальник, и вернутся силы для нового захода.
Когда море штормило, большинство отдыхающих держались от него подальше. Только не Вероника. Шторм – это экстрим, это удовольствие другого измерения: заходишь по колено в воду и с боязливым нетерпением ждешь приближающуюся волну, а когда она закрутится бурным буруном, прыгаешь в самую гущу, обязательно держась с кем-нибудь за руку, чтобы отлив не унес с собой.
Самый «идеальный» шторм она испытала на Каспийском море, там постоянно дуют ветры в сторону суши, и вода редко бывает спокойной. Идеальным он был потому, что волны вставали не большие, не маленькие, а именно — в человеческий рост, и требовалась отвага в них броситься.
Откуда отвага у юной Вероники?
Она не боялась моря. Она любила его, а море любило ее. Они играли. В той игре немногие смельчаки решались участвовать.
Страх бывает разный. Один заставляет отступать, другой бросаться навстречу.
Играть со штормом — нереальный, запредельный восторг. Завизжать от страха при виде надвигающейся волны, которая ревет, набирает силу, нависает над тобой, угрожая обрушиться всей массой. И надо успеть поднырнуть под нее, чтобы не попасть под гребешок, который с высоты грохается о берег. Судорожно барахтаться под водой, не зная – выберешься ли.
Нащупать почву руками и коленками, вынырнуть головой из воды, глотнуть воздуха и, радуясь спасению, засмеяться дико, по-сумасшедшему. Подняться на слабых ногах и, повернувшись к морю, ожидать новый «девятый вал».
Так до полного изнеможения.
Одна поездка в южные края запомнилась особо. Веронике четырнадцать лет, со спортивным лагерем ездила на Украину, в Цурюпинский район собирать черешню. И отдых, и заработок. Жили в большом, богатом селе Костогрызово в здании старой школы. Было здорово вырваться из-под домашнего и школьного контроля.
Молодежь, романтика. Дух свободы. На работу ехали в кузове грузовика, сидели на поперек положенных досках и орали песни:
— По синим штанам тракториста
Большая букашка ползет.
Ползет она мимо кармана
И громкую песню поет.
Поймать ты меня не поймаешь,
Убить ты меня не убьешь.
А я тебя так искусаю,
До дома ты не доползешь.
Черешней объедались. Первые три дня. Потом смотреть на нее не могли, кидались, смеялись до упаду. Расточительство, конечно, но кого волнует, когда кругом черешневые сады – ешь, не хочу.
Работа тяжелая, норма шесть ящиков в день, ее никто не выполнял. Вероникин рекорд четыре ящика, набрала один раз, когда их послали на новый урожай, а обычно по оборушкам.
Самое противное при сборе черешни – гигантские гусеницы, жирные, разноцветные, волосатые. Схватишься нечаянно и вскрикнешь — все ее колючки вопьются в пальцы.
Вечерами ходили в клуб смотреть кино или прогуливались по улицам. Дома чистенькие, побеленные, цветы бушуют там, где русский крестьянин практично насажал бы помидоров. Вдоль дорог фруктовые деревья. Плоды их — черные, похожие на малину, но крупнее и слаще, массово опадали и прилипали к сандалям. Жалко их давить, а обойти – невозможно. Назывались шелковица.
Где молодежь, там любовь. Самой популярной девочкой у парней была Аня Землякова. Из-за нее даже подрались с «местными». Другие девочки шушукались и завидовали. Влюблялись, секретничали, гадали на картах.
Влюбилась и Вероника. Впервые. Ну, не по-настоящему. Нравился один мальчик, на год старше ее, Коля Корнеев. У него были тонкие, почти женственные черты лица, а тело – худощавое и совершенное, как у античного бога. Он знал и ходил с обнаженным торсом, демонстрируя красиво выпирающие мышцы. Через несколько лет его из армии в цинковом гробу привезли.
…Веронику пробудил солнечный луч, светивший в глаза сквозь веки. Поморгала, прогоняя непрошенного гостя, но он не исчез. Отвернула голову, открыла глаза. Все-таки, поспала. Чувствовала себя отлично. Потянулась. Осторожно, чтобы не будить Симона, достала умывальные принадлежности, отправилась в туалет.
Ехали по территории Германии, не спеша. Бросилась в глаза знаменитая немецкая аккуратность. Трава у железнодорожного полотна ровно подстрижена. Территория в порядке — ни прелых бревен, ни ржавых шпал, ни домов-развалюх, принадлежавших дорожным смотрителям.
Границу с Голландией пересекли незаметно и без остановок. Вероника бы и не догадалась, если бы вдруг не увидела траву, растущую вразнобой. Показала Симону.
— Мы в Нидерландах, здесь не косят, — объяснил он. – Зачем вмешиваться лишний раз в природу? Мы приверженцы свободных взглядов, в том числе на то, как расти траве.
У Вероники защемило внутри. Со вчерашнего дня, после приземления в лужу, ее окружали незнакомые картины, приятные глазу, но чуждые душе. А эти некошеные луга за окном до боли знакомы – это луга ее детства, далекого-предалекого, когда еще не родился брат, и она была единственным ребенком. Родители работали, и предоставленная самой себе, она вела беззаботное и довольное существование.
Лето проводила на природе. Надевала на шею ленту с ключом и отправлялась в лес, который начинался сразу за сараями. В лесу — освещенная солнцем поляна. Вероника бросала одеяльце на густую траву, оно лежало высоко, точно ковер-самолет, и здорово было на него прыгнуть.
Прыгала, каталась, чтобы равномерно примять траву. Ложилась на спину и смотрела в небо, на облака, верхушки деревьев и все, что попадало в поле зрения. Лежала, слушала звуки леса. Это было ее царство, покой и невозмутимость царили в нем…
Поворачивалась на живот, разглядывала траву, стеной стоявшую вокруг одеяла. Вот стебелек с мохнатой верхушкой, если ее сдвинуть двумя пальцами снизу вверх и сорвать, получится кучка. Кучка с ровными верхушками называется «курочка», а если одна выше других, называется «петушок».
Вот желтоголовые одуванчики, из них можно сплести венок и добавить ромашек. Вот щавель, кислый, но вкусный, прежде, чем тащить в рот, надо протереть от пыли. У края плоской ямы стоит куст конского щавеля с гроздьями зеленых цветков. Он возвышается над остальной травой – чтобы лошади заметили.
Вон торчит фиолетовая головка клевера, надо взять ее в щепотку, дернуть разом и пососать кончики – они сладкие. Листья у клевера похожи на трехпалые руки, в них утром сидят такие крошечные капельки росы, что только Дюймовочке напиться.
Вверх по стебельку ползет муравей. Интересно, зачем? И как собирается спускаться: головой вниз или задом? Побегал по травинке, не обнаружил ничего съедобного и головой вниз отправился в обратный путь.
Слышалось мычание и окрик пастуха, он вел местных коров на новое пастбище.
— Не бойся, они не бодаются, — скажет и щелкнет хлыстом, отгоняя стадо ближе к лесу. Вероника верила и не боялась.
Коровы проходили мимо, и по поляне разносился запах парного молока. Оно теплое, когда свежее, мать покупала у соседки, наливала в стакан, говорила «пей бычком» — значит, на одном дыхании и до дна. Вероника слушалась, пила, и на губе оставались жирные, белые усы. На другой день на молоке стоял толстый слой сливок.
Мычащее стадо ушло. И опять тихо.
Почитаем книжку.
«Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу».
Ой, смешная картинка: в тазу дыра, они что — не видели? У одного мудреца остроконечный колпак со звездами, как у звездочета…
Прилетела божья коровка с красным в черный горошек тельцем, села на книжную страницу. Ползает туда-сюда как у себя дома. Вероника поставила указательный палец на пути — шлагбаум. Ничего не подозревая, коровка забралась и поползла выше по руке. Что она собирается там делать?
Вероника подставила другой палец, подняла повыше.
— Божия коровка, улети на небо, улети на небо, принеси мне хлеба!
Вроде услышала коровка — расправила крылья с подкрылышками и улетела. Здорово!
Вероника читала книжку, разглядывала картинки, наблюдала за торопливыми жуками-пожарниками, сновавшими по одеялу. Лежала щекой вниз, ощущала тепло земли. Когда лежать надоедало, ходила к ближайшим деревьям искать грибы. И всегда находила, если не белые, то сыроежки – с синими, красными или желтыми головами.
Однажды нашла целую семейку боровиков. Самый старший — коренастый крепыш со шляпкой-зонтом, стоял в середине. Рядом три грибка поменьше. Самый маленький едва вылупился из-под земли и был размером с Вероникин мизинчик. Прилепившись к большому брату, он мечтал когда-нибудь вырасти таким же большим и красивым. Ножка его вытянется и окрепнет, а висящая куполом, светлая шляпка расправится и станет коричневой, похожей на прошлогодний, дубовый лист.
Но не суждено ему. Вероника аккуратно выкорчевала семейку, принесла домой.
Как-то показали ей низкое дупло в дереве, которое росло рядом с тропинкой. Встала на цыпочках, сунула нос внутрь. Увидела гнездо и маленькие, будто игрушечные, пестрые яички. Хоть и маленькая Вероника, а догадалась, что яйца не куриные и не предназначены для еды. Потянулась потрогать, но ей сказали — нельзя: птичка почует чужой запах и покинет гнездо.
Вскоре вылупились птенцы — ершистые, с желтыми клювиками и тоже пестрые, едва заметные в глубине и темноте. Каждый раз, когда Вероника заглядывала, они поднимали головы и начинали наперебой пищать. Так смешно! Потом они исчезли, и дупло больше никогда не занимали птицы. Со временем оно провалилось, а дерево засохло. Его срубили, как и многие вокруг, потому что собирались строить новый дом.
…За окнами «Ночного экспресса» мелькали городские кварталы и названия всемирно известных фирм на крышах строгих, деловых высоток. Реклама двигает торговлю, делай деньги и никаких соплей. Современные дети ловко управляются с компьютером, а простейших вещей не знают: на вопрос «откуда берется молоко?» отвечают «из магазина».
И нечего ворчать, это новая реальность.
Поезд въехал в тоннель и минут десять продолжал путь в темноте. Остановился у искусственно освещенного, подземного перрона. По коридору к выходу пошли люди, Вероника с Симоном влились в их череду. Попрощались с проводником коротким «бай» и отправились к эскалатору, бежавшему наверх.
Наверху аэропорт Схипгол, самый большой в Европе — с гордостью сообщил Симон. Действительно, такого количества народа под одной крышей Вероника не видела даже в Венеции.
Опять столпотворение, и все чужое, странно выглядящее, говорящее на незнакомом языке, равнодушно текущее мимо.
Сплошной шум — шагов, голосов, радиосообщений, прибывающих-убывающих самолетов и поездов. Шум отскакивает от стен, шипит, шелестит, нагло заползает в уши, сводит с ума. Высокий потолок из железных конструкций, нависает, как гигантский паук. Тонны пустого воздуха давят на плечи. Неуютно. Чуждо.
Страх обуял Веронику. Сбежать бы отсюда…
Стать маленькой, незаметной. Пригнуться, скукожиться, превратиться в легкую Дюймовочку и на спине майского жука улететь обратно в детство, в добрый, безлюдный лес к своим старым знакомым: муравьям и божьим коровкам.
Спрятаться от шума и суеты, хотя бы понарошку, как страус — сунуть голову в укромное местечко: под крыло, в песок или в дупло. В то дупло, где когда-то лежали пестрые яйца…
Самое смешное, что электричка на Милан отправилась на двадцать минут раньше, чем стояло в расписании. Странно, обычно поезда опаздывают. Наверное, у диспетчера было веселое настроение, и он решил сделать сюрприз пассажирам, чтобы не заставлять долго ждать. Есть такие люди, которым хорошо от сознания, что они сделали добро кому-то, пусть и незнакомому.
Вероника оглядела вагон. На мягких диванах с синей, ребристой обивкой устраивались пассажиры, готовясь к трехчасовому путешествию: доставали заранее купленные газеты, журналы, еду, бутылочки с разноцветной водой. Им преждевременный отход на руку – раньше выедут, раньше приедут. Некоторые и не заметили, увлеклись разговором или чтением. А как же те, кто опоздал не по своей вине? Вероника представила, с каким недоумением оставшиеся на перроне люди смотрели вслед тронувшемуся составу. Посочувствовала. И не удержалась от улыбки.
— Мы отправились раньше времени, — сказала по-английски Симону.
Тот приподнял левую руку, посмотрел на часы, потом в окно, потом опять на часы. Пожал плечами. Поспешность итальянского машиниста ему тоже показалась чем-то из ряда вон. Будучи гражданином Голландии, Симон привык, что общественный транспорт, включая железнодорожный, ходит строго по расписанию.
В случаях, которые происходят тогда, когда не должны происходить, человек сперва думает, что сам ошибся.
— Странно, — пробормотал Симон и добавил что-то еще, чего Вероника не разобрала. Переспрашивать не стала. Оба несильны в английском, а от постоянного переспрашивания голова заболит, и, чего доброго, можно преждевременно надоесть друг другу. По молчаливому соглашению они общались только по делу и не увлекались длинными фразами.
– По-моему, в расписании стояло время отправления – шесть часов, — добавил Симон разборчиво и постучал по циферблату в том месте, где находилась цифра двенадцать. Вопросительно посмотрел на Веронику — за подтверждением.
Он не ошибся. Вероника вспомнила вокзальное, электронное табло в полстены, которое они нашли не сразу, потому что висело не над главным входом, а где-то в закоулке. Ясным латинским алфавитом стояло: поезд — «Венеция-Милан», отправление – «восемнадцать ноль-ноль». Значит, это не они кратковременно сошли с ума, а машинист потерял ориентацию во времени. Впрочем, его скоро вернули в реальность, в манере, которая показалась еще более смешной.
Минут через пять после отправки электричка остановилась посреди пути — постояла, подумала и двинулась обратно. Такого разворота вообще никто не ожидал. Пассажиры в вагоне зашевелились и, позабыв про газеты и бутерброды, выставились в окна. Заговорили все разом. Повернувшись к соседям по дивану показывали пальцем за окно, стучали по лбу, и ясно, что имели ввиду машиниста.
Да, интересная у него манера мышления. Вместо того, чтобы поставить электричку на ближайшей по ходу станции дожидаться своего часа, он вернул ее в пункт отправления. Видно, у итальянцев свои представления о логике… Хорошо, что за ними не шел другой поезд, а то как бы они тогда разошлись?
Ничего. Даже здорово – маленькое происшествие. Запомнится.
Во второй раз отбыли точно в шесть. Вагон мягко тронулся и будто поплыл мимо водных улиц Венеции, по мосту, въехал на материковую часть города и, оставив позади скученно застроенные предместья, стал набирать скорость.
Любопытно прильнув к стеклу, Вероника обозревала итальянский загородный ландшафт. Он напомнил ей крымские пейзажи, которые она точно так же обозревала из окна, только не поезда, а троллейбуса. Давно это было, более двадцати лет назад, в другой жизни. По окончании десятого класса они с Ольгой Овсядовской ездили в Ялту, куда из Симферополя протянули самую длинную в Союзе троллейбусную линию. Два часа ехали-тряслись, а когда вышли, коленки дрожали, и ноги отказывались ходить.
Природа в субтропическом поясе одинаково богата, а что касается человеческих жилищ, то в Италии они побогаче. Нет деревянных домов и подсобных сараев, тем более сортиров на улице. Усадьбы не обнесены частоколами, ограждающими от недоброжелательного взгляда. Здесь не боятся выставить благополучие напоказ, но без пижонского посыла – мол, смотри и завидуй, у меня есть то, чего нет у тебя. Здесь все скромно, спокойно и со вкусом. Дома каменные, одноэтажные, белые — с красной, черепичной крышей, видно, что живут в них люди, довольные судьбой. И как не быть довольным, когда климат солнечный, кругом пышно цветущие сады и горы на горизонте. Поработал — отдыхай на террасе с потолком из виноградных лоз, пей вино, которое сделал сам, беседуй с друзьями, знающими тебя с детства.
Надоело сидеть-выпивать, выйди за ворота, пройдись неторопливо по наезженной, грунтовой дороге (никакого асфальта, он чужак в природе, испортил бы гармонию). Дорога извилистая, как змея — прямых не бывает в гористой местности. Она огибает холмы, снизу их поддерживает от сползания древняя, булыжная стена.
Идешь и не знаешь, что откроется за следующим поворотом. Полукруглая ниша с лепкой в виде мифической головы, из распахнутого рта которой вытекает живительная родниковая вода. Или героический барельеф, изображающий римских всадников, одетых в железные доспехи и шлемы с гребешками, держащих наготове копья и короткие мечи. Или античная, увитая плющом беседка — с потрескавшимися ступеньками и обрушенной балюстрадой, такие часто встречаются на картинах художников-романтиков начала девятнадцатого века. Не зря они стремились в Италию за вдохновением, здесь оно на каждом шагу.
Все эти стены, барельефы, беседки, мозаичные площадки, парапеты и мосты созданы неизвестными мастерами, от которых не осталось имен, но остались вдохновенно сделанные вещи. Им несколько веков. Или даже тысячелетий. Вполне возможно, они были свидетелями расцвета и заката великой Римской цивилизации. Ах, захватывающая идея!
Ласкающий душу, сентиментально-пасторальный пейзаж настроил Веронику на романтичную волну. Представила себя юной девушкой в средневековом наряде: платье на ней из тяжелого бархата лавандового цвета, в глубоком вырезе эротично колышутся округлые груди, волосы уложены в локоны, и приколот розовый бутон. Из-под приподнятого подола торчат белоснежные нижние юбки и миниатюрные, атласные туфельки на квадратных каблуках.
Сидит она возле узкого, островерхого окошка, закрытого решеткой, нетерпеливо смотрит вниз, в сад, дожидаясь – когда вечер накроет его тенью до следующего утра. Наконец, стемнело так, что стало видно звезды. Накинув плащ и капюшон, Вероника побежала вниз, к зеленой галерее – на свидание с рыцарем ее мечты. Чтобы не стучать каблуками по булыжникам тропинки, бежит на пальчиках.
Душная южная ночь обволакивает ее теплым дурманом застоявшегося дневного воздуха, полного ароматов магнолий и чайных роз. В ночной тишине острее слышатся звуки — песня цикады, шелест случайно упавшего листа, шорох куста, за которым, возможно, скрывается опасность. Страшно и волнующе! Вероника вздрагивает, останавливается. Прислушивается секунду и снова устремляется вперед. Еще шаг – и она попадет в страстные обьятия любимого…
Вероника по-детски прижалась носом к стеклу и сама не заметила. Она впервые в Италии, коротко, фактически – проездом, и не желала упустить ни одной детали. Впитывала их в себя, запечатлевала, как на фотопленке. Каждая картинка живописна, даже самая обычная: сверкающее бликами озерцо, неожиданно возникшее посреди зеленого с красными вкраплениями луга, по-русски широкое поле с подсолнухами, похожими на детей солнца.
Она забыла об окружающих и не желала, чтобы с ней разговаривали или мешали по-другому. Даже Симон.
Он и не собирался, с неменьшим увлечением уставился в окно. Он раньше бывал в Италии, по работе, все в крупных городах – Милане, Риме, а на южном побережье в первый раз. Он сам жил на побережье, но как же они отличались! Северное море – холодное, серое, будто впитавшее осенний туман, песок на берегу тоже серый и холодный, а далее поднимаются дюны, покрытые травой, которая никогда не зеленеет и не цветет. Грустно по ним гулять в одиночку.
О чем думал? Вероятно, тоже о чем-нибудь романтичном… Воображал себя владельцем вон той усадьбы, утопающей в волнах розового рододендрона. Или средневековым рыцарем, ожидающим возлюбленную в ночном саду — вот уже слышны ее осторожные шаги и шелест платья… Почему нет? Подходит к Вероникиному контексту.
Она всматривалась в пейзажи, похожие на южно-российские, и ощущала нечто, похожее на дежа вю. Ожило в душе одно давнее воспоминание, даже не воспоминание, а нечто прозрачное, трепетное. Дуновение прошлого. Ветерок эмоций. Беззаботное настроение – радостное без причины, такое бывает только в детстве.
Удивительно. Вероника думала, что похоронила его на дне памяти, а оно взяло и всплыло. Ее самая первая поездка к морю. Ездили вчетвером: она с матерью и ее подруга с дочерью. Дочь звали Таня Фомичева, на год моложе Вероники, они одно время дружили. У Тани было два замечательных качества: не по возрасту длинная коса и болезненная любовь к животным — не пройдет мимо бездомной кошки или собаки, наклонится, приголубит, скажет ласковое слово. Она мечтала иметь собаку по кличке Друг и коня по имени Пепел. Изображала, как он скачет — высоко подпрыгивала, перебирала в воздухе ногами и приговаривала «тык-дык, тык-дык, тык-дык», будто стучала копытами по дороге. Коса тоже подпрыгивала и била ее кончиком по попе.
Веронике семь лет, нежный возраст – что запомнила из путешествия?
Лучше всего запоминается то, что впервые предстает перед глазами, что удивляет, заставляет работать фантазию — новые вкусы, запахи, впечатления, это остается на всю жизнь.
Впервые увидела поезд, такой длинный, что пока шли вдоль вагонов, Вероника устала, а мать спрашивала у проводников «нумерация с головы или хвоста?». Вошли в вагон – длинный и многолюдный, как дом на колесах, где у каждого своя квартира-купе. Состав тронулся, покачиваясь и перестукивая – этот стук сначала резал ухо, потом, вроде, стих, потом убаюкивал.
В поезде здорово. Сидеть на диванчике и смотреть в окно, где картинки движутся, как в кино. Лежать, уставившись в низко висящую верхнюю полку, и бояться – как бы она на тебя не упала. Руками есть вареную курицу, обсасывать каждую косточку, запивать чаем в начищенных, металлических подстаканниках с выдавленным узором. К чаю подали упаковки сахара в виде приплюснутых квадратиков – лучший деликатес! Вероника грызла и пила вприкуску.
На станции с красиво звучавшим названием Иловайская по вагону прошли продавцы с местными продуктами. Мать купила вареную кукурузу – Вероника ничего вкуснее не ела. Потом на каждой крупной станции, где поезд стоял минут по двадцать, они с Таней выходили на перрон размять ноги, подышать южным воздухом. Он охватывал тело жарой, как ватным одеялом, был тяжел и насыщен крепкими запахами — тропических фруктов, приправленной чесноком еды, человеческого пота, поездной смазки и еще многого, чего Вероника не разобрала. По перрону сновали цыганки с шустрыми детьми, и мать боялась, что Веронику украдут, крепко держала за руку.
На следующий день вид из окна закрыли горы, громадные – до самого неба, темные, поросшие непроходимыми лесами. Они стояли так близко к полотну, что Вероника опасалась – как бы они не преградили путь поезду.
Перед самой Одессой горы расступились, открылся пляж, и создалось впечатление, что состав двигался по песку, на котором совсем рядом лежали и стояли раздетые люди. Вдали, где кончался желтый песок, начиналось что-то огромное, голубое, от края до края заполнившее картинку.
Она не сразу догадалась, что это море. Никогда его не видела и очень удивилась размерам. Раньше представляла, что море – это большой пруд, чуть пошире того, что располагался за их дачей. Летом она плескалась там на мелководье с детьми других дачников. Взрослые купались отдельно, где поглубже, и вода не взбаламучена.
Находились смельчаки, которые добирались до другого берега и победно махали оттуда – мол, получилось! Вероника обожала плавать и мечтала тоже когда-нибудь переплыть пруд. Думала, что море тоже можно переплыть, если очень постараться, но не предполагала, что оно такое огромное.
Море – это другая половина суши. Оно никогда не стоит спокойно как пруд, оно набегает на берег, будто хочет захватить его кусочек, но отступает, чтобы тотчас попытаться еще раз. И еще. И до бесконечности. Кто заставляет его двигаться? Здесь маленькая Вероника пофантазировала и решила – подводный монстр: сидит на дне и вздыхает, тогда образуются волны, а когда он разбушуется – получается шторм.
И хорошо! Вероника обожала волны. Качаться на них, надев резиновый круг, или без круга – подождать, когда водный валик приблизится к берегу, прыгнуть, чтобы обязательно попасть в журчащую пену и ощутить как возвращающаяся вода тянет за собой. Вероника наступала на нее, пытаясь задержать, но волна огибала ногу и утекала обратно в море. Плавать где поглубже не решалась, боялась — подводный монстр на дно утащит.
Три раза в день они ели в столовой, там подавали вкуснейший борщ – густой, красный со шматком белой сметаны, Вероника иногда заказывала его два раза, на обед и ужин.
В тот год в Одессе произошло интересное природное явление, которое тоже запечатлелось в памяти — нашествие божьих коровок. Они летели стаями, густо оседая на всем, что попадалось – на стенах частных домов, столах, скамейках, лежаках, висели гроздьями на деревьях. Невозможно было шага ступить, чтобы не раздавить кучку насекомых. Из них вытекала оранжевая кровь, вонючая и едкая, если попадала на одежду, не отстирывалась.
Прежде, чем окунуться в море, следовало разгрести качавшуюся сплошным красным ковром стаю божьих коровок. Три дня они тиранили отдыхающих, а потом исчезли так же внезапно, как появились. Причины того феномена остались неясны…
В Милан прибыли с опозданием, что не удивило — в принципе, нормальное явление, нормальнее, чем преждевременный отход. Вероника с Симоном поспешили к международным кассам, покупать билеты в Голландию.
Оказалось это не так просто. Кассирша в строгой форме — голубой рубашке и синем пиджаке, только погон не хватало, предложила три варианта.
Первый: отправляться на самолете.
Отклонили – дорого: у Вероники в кармане сто долларов, у Симона – то же в гульденах, хватит на полтора билета.
Второй: отправляться с пересадками, на поездах и электричках, через другие страны, например Францию и Бельгию.
Тоже отклонили — путешествие займет чуть ли не три дня из десяти, полученных Вероникой на пребывание в Европе. Вдобавок будет стоить дороже самолета, если считать с едой и ночевками.
Третий: воспользоваться прямым поездом – без пересадок и ожиданий на вокзалах. Поезд комфортабельный, скоростной, назывался романтично «Ночной экспресс». Следовал он по широкой дуге, которая охватывала две страны Восточной Европы, Швейцарию и Германию, в каждой поезд останавливался минимум один раз, и уже на следующее утро прибывал в Амстердам.
Обрадовались: вариант — лучше не придумать, тем более сейчас, когда вечер на дворе, вернее уже ночь.
Рано радовались. Ожидал их сюрприз, не слишком приятный. Кассирша билеты продала, а потом на ломаном английском сообщила, что не-европейской гражданке требуется получить транзитную швейцарскую визу, так как страна – не член Шенгенского договора.
Огорошила! Кроме того, что поезд отправляется меньше, чем через полчаса, время нерабочее и вообще позднее, к тому же – суббота. Транзитную визу не удастся получить ни при каких обстоятельствах.
Вот еще один итальянский парадокс: билеты на руках, поезд вон стоит, а удастся ли им воспользоваться – вопрос. Вероника собралась впасть в панику: все пропало, в Голландию ей не попасть. Симон сейчас уедет, а ей придется десять дней сидеть в чужой стране, дожидаясь обратного рейса, на который уже куплен билет.
Симон сохранял спокойствие, во всяком случае – на лице. Оставил Веронику при сумках, сам отправился уточнять информацию, выданную кассиршей, может, она коряво объяснила, или он не так понял? Поспрашивал у работников в униформе, которые прогуливались по перрону: что бы они посоветовали? Не первый же раз возникает подобная ситуация.
Вокруг него сразу собралась кучка, и началась эмоциональная итальянская дискуссия – с жестами и на повышенных тонах, похожая на пьяную ссору.
Кто-то пожимал плечами, всем видом показывая: не знаю, не сталкивался. Кто-то, не понимая по-английски, стоял за компанию, прислушиваясь, стараясь догадаться – о чем разговор. Наиболее информированные сошлись в одном: без визы ехать опасно, швейцарские пограничники снимают нарушителей с поезда без долгих разговоров.
Дискуссия закончилась, участники разошлись по своим делам. Симона их выводы не устроили, стоял в замешательстве, оглядывался – у кого бы еще спросить.
Заметив растерянного пассажира, подошел пожилой служащий, полный, с небрежно закатанными рукавами рубашки, с круглыми, слезящимися глазами, как у больной собаки. От него исходил свет доброжелательности и желания помочь. Он по-отечески внимательно выслушал проблему и, мешая английский с итальянским, что-то проговорил, Вероника не разобрала. Для пущей ясности сделал успокаивающий жест ладонями вперед, хлопнул Симона по плечу и махнул рукой, мол, езжайте, не бойтесь.
Решили рискнуть, тем более, что до отправки экспресса чуть ли не пять минут осталось. Если на него не попадут, придется ночевать на вокзале, потому что на гостиницу финансов не хватит. Ночевать как бомжи — наихудший из вариантов, подхватив сумки, поспешили к своему вагону.
Едва успели — только вступили внутрь, поезд тронулся. Проводник, стильно подстриженный, молодой парень в зеленой рубашке с цветастым галстуком-бабочкой, в коричневой жилетке и таких же брюках, показал места, пожелал приятного пути и удалился. В тот вечер Вероника его больше не видела.
Уселись рядышком на мягком диване купе, отдышались, перекусили купленными ранее бутербродами, запили из стоявших на столе бутылочек с фруктовой водой. Темно-фиолетового цвета напиток был в меру сладок и пах натуральными ягодами — ежевикой, судя по этикетке. Бутылочки предназначались для пассажиров в качестве приветственного подарка от компании — хозяйки поезда. Спасибо ей за заботу и щедрость, вода высшего качества.
Бутылочек три, значит, ожидался еще один человек. Обсудили возможность его появления. В Милане не сел, в другом городе? Или вообще не придет? Хорошо бы никто к ним не подсел, все-таки, вдвоем ехать удобнее. Но загадывать ни к чему – будущее покажет.
Подкрепились, изнеможенно откинулись на спинку дивана. Симон взял Веронику за руку, ободряюще пожал, она ответила неуверенной улыбкой.
В общем, все идет по плану, одна забота – транзитная виза, вернее, ее отсутствие. Заморачиваться о том у Вероники не осталось сил. Устала смертельно. Ее день начался полпятого утра и состоял из одних переездов, перелетов и переплывов: на машине до Шереметьево, на самолете до Венеции, на автобусе до города, на водном трамвае до вокзала, на электричке до Милана, теперь вот на «Ночном экспрессе»… Довезет ли он ее до Голландии? Надежда подсказывала – довезет, и ей хотелось верить.
До границы со Швейцарией ехать пару часов, а пока расслабиться. Огляделась. Интерьер «Ночного экспресса» соответствовал названию. Две короткие шторки на окне и одна длинная на стеклянной двери в коридор — из темно-синей ткани с золотыми звездами. Велюр на сиденьях той же расцветки с добавлением комет и падающих звезд с хвостами. Шторы новые или недавно постиранные – еще не помялись. Велюр незатертый, мягкий, теплый на ощупь. Стены цвета дерева сияют чистотой. Уютно. Ухоженно. Наверняка тот щеголеватый проводник постарался.
Ход у поезда ровный, не то, что у родных, которые раскачиваются, как сумасшедшие, особенно, если едешь в последнем вагоне. Порой когда кажется — еще немного, и он слетит с рельсов. «Ночной экспресс» не сходил с ума и двигался так, что можно красить ресницы без опасности заехать щеткой в глаз.
Сытный ужин и уютное тепло купе умиротворили Веронику. Еще осознание, что не одна, что есть кому о ней позаботиться. Придвинулась поближе к спутнику, положила голову на плечо.
Сегодня они увиделись во второй раз, первый был полтора года назад в Варшаве, куда виза не требовалась ни ей, ни ему. В недорогом отеле со смешным названием «Какаду» Симон забронировал номер на троих — Вероника приезжала с сыном. Там и встретились.
В жизни он выглядел точно, как на фотографии, которую прислал. На восемнадцать лет старше Вероники, но совершенно без морщин, ежик белых волос, очки с темнеющими на солнце линзами, роста невысокого, одет хорошо. Что еще надо не избалованной мужским вниманием женщине? Показался чуть ли не принцем.
Провели вместе четыре замечательных дня, просто сказочных. Много гуляли по шумным площадям и тихим улочкам, ходили в зоопарк, хотели посмотреть на местного слона, но в кассе сказали, что он недавно умер.
Повезло с погодой, умеренно-теплая сентябрьская температура позволяла ходить с коротким рукавом. Повезло с едой, она напоминала русскую – простую и сытную. Пару раз ели голубцы, и Вероника признала, что их ресторанные ничуть не хуже ее самодельных.
А главное, в чем повезло — Симон и Вероника понравились друг другу, решили продолжить знакомство, с серьезными намерениями.
На обратном пути она лежала на полке в поезде и, вспоминая эти четыре дня, не верила, что у нее что-то получилось — впервые за десять лет сплошных невезений.
И вот получилось во второй раз. Ну… почти.
Симон взял ее руку, положил себе на колено, накрыл теплой ладонью, и Вероника ощутила легкое подрагивание — нервничал. Помолчал, подумал, поправил очки.
— Дай мне твой паспорт, — сказал. — Когда швейцарские пограничники зайдут, я отдам оба на проверку. Они поймут, что ты со мной и, может, не будут задавать вопросов.
Довод резонный. Вероникин документ перекочевал в Симонов бумажник, и оба успокоились: меры приняты, от них больше ничего не зависит.
Симон спросил, как ей понравилось в Венеции, по которой они коротко прогулялись до отхода той торопливой электрички на Милан. Вероника расплывчато ответила — все понравилось: каналы, гондолы, дворцы и остальное.
Сказать честно, она мало на что обратила внимание из-за стресса, в котором находилась с утра, вернее со вчерашнего вечера. Ночь провела в беспокойстве: первый раз едет в Западную Европу, одна, и не в гости, а в полнейшую неизвестность. Наверное, космонавты, отправляясь на орбиту, меньше переживают, им все-таки легче — летят компанией.
Сидя в зале ожидания «Шереметьево 2», она с содроганием представляла, как будет приземляться. Летела на самолете второй раз в жизни, и от первого остались не самые лучшие воспоминания. Происходило это давно, еще до развала Союза. Направлялась в Киев, весь полет чувствовала себя нормально, но на посадке чуть не вывернуло… Неизвестна причина, по которой самолет садился не плавно, а рывками – то проваливался, то резко взмывал вверх, испытывая возможности желудков пассажиров.
Кстати, не всех. Некоторые ее соседи не имели претензий к манере приземления, как ни в чем не бывало уписывали жареную курицу и еще что-то, от чего по салону разливался крепкий запах домашних приправ. Глядя на них – жующих и пьющих, Вероника испытывала рвотные позывы с удвоенной силой. С трудом удалось удержать внутри съеденную утром сдобную булку с кусочком сыра «Российский». Возвращалась домой на поезде…
По радио объявили о приближении к аэропорту Венеции, и Вероника, забыв о страхах, припала к иллюминатору: интересно, как выглядит сверху самый легендарный город земли.
Первое впечатление — самолет садился в лужу. Почти до самого приземления вместо взлетного поля виднелись только отражавшие небо и облака водные острова, окруженные извилистыми промежутками суши. Грешным делом подумала — успеет ли самолет остановиться до того, как лоскутки суши кончатся, и он свалится в море?
Обошлось. Экипаж оказался профессиональным, посадил судно без рывков и провалов, аккуратно на бетонную полосу. Спускаясь с трапа, Вероника заметила стоявших внизу двоих мужчин в желтых жилетках – служащих аэропорта. Они встречали пассажиров… улыбками. Сюрприз! Она приехала из страны, которую на Западе считали врагом номер один, и не ожидала дружеского приема. Приняла за добрый знак, но улыбнуться в ответ не получилось: по врожденной или внушенной привычке опасалась чужаков, к тому же от длительного неиспользования улыбчивые мышцы впали в кому.
Пассажиров бесплатно отвезли в город, откуда каждому предстояло отправиться своей дорогой. Цель поездки у Вероники была не туристическая и не деловая, а сугубо личная. Она приехала на свидание с мужчиной из Голландии — Симоном, с которым познакомилась пару лет назад через газету.
Было бы проще и дешевле встретиться у него на родине, но не получилось. Почему — она и сама не смогла бы внятно объяснить.
Произошла ошибка с запросом на визу, еще какое-то недоразумение, и ей отказали. Оставалась единственная возможность – запросить Шенген. В турагентстве, куда обратилась Вероника, визу оформили без проблем и за приемлемую цену. Там же посоветовали купить билеты в Венецию, как самые дешевые. Она купила туда-обратно, срок пребывания десять дней.
Получила паспорт с визой, билеты, села, стала рассматривать. Самой не верилось. Она — простая женщина, не из столицы, а из поселка, расположенного практически в лесу, в пятнадцати километрах от областного центра, полетит в романтическую Венецию на встречу с иностранцем…
Хотя романтика ее мало занимала, больше – практическая сторона. Отправляясь в дальнее путешествие, она потратила все деньги, полученные от продажи машины и отложенные «на крайний случай». Потратила без всякой уверенности в успехе. Если с Симоном не получится, другого мужчину она уже не найдет, а если и найдет, то по финансовым причинам не сможет к нему приехать. От встречи в Венеции зависело будущее двоих человек, ее и сына, от того дополнительный мандраж.
И ощущение нереальности. До последнего момента никому не рассказывала, даже самым близким.
Было интересно и страшно одновременно. В голове роились вопросы: как там себя вести, как одеваться, как общаться с людьми? Какие они вообще – иностранцы? Как относятся к другим иностранцам, в том числе из бывшего «социалистического лагеря»?
Ни малейшего представления. И посоветоваться не с кем Она точно знала, что первая жительница Иванькова, совершающая столь впечатляющий вояж.
Строго говоря, Вероника не так уж неопытна в поездках за рубеж. Несколько лет жила в Польше, работала служащей в штабе советских войск. Там вышла замуж за офицера, там родился сын. Но то была другая эпоха, Польша считалась не Европой, а братской страной, хотя и не очень дружелюбной.
Рискнула порасспросить парня из турфирмы, который оформлял визу. Он рассказал: бывал во Франции, Испании, несколько раз в Италии, по работе, естественно. На вопрос – как вести себя за границей, он недолго подумал и сказал:
— Там, в принципе, так же, как здесь. – И добавил: — Избегайте контактов с соотечественниками.
Вероника запомнила. Именно совет «избегать контактов с соотечественниками» ей потом очень пригодился.
В письмах они с Симоном договорились – где и как встретятся. Ехать обоим предстояло издалека, и договорились примерно так: ждать друг друга в два часа пополудни под центральными часами на железнодорожном вокзале Венеции. Более точного времени или места назначить не представлялось возможным. Одно Вероника знала точно: вокзал назывался «Санта Лючия».
План имел шансы сорваться в любом пункте: стояла бы нелетная погода, и ее самолет опоздал бы на полдня, часы отсутствовали бы или их оказалось множество. Еще сомневалась, правильно ли ей оформили визу в турбюро — в те хаотические времена подобные фирмы обманывали граждан безбожно.
В конце концов, Симон мог заболеть или передумать в последний момент, а сообщить не успел бы: письма в один конец шли две недели.
Но обошлось. Аэрофлотовский самолет приземлился плавно и не съехал в морскую пучину. Паспортный контроль прошла без осложнений. Ошибку она допустила, когда ехала на водном трамвайчике до вокзала. Ошибка, типичная для Вероники, у нее сложновато с ориентацией в пространстве.
Сев на трамвайчик, не спросила у кондуктора, когда ей выходить, думала — сама догадается, увидев здание вокзала.
Не догадалась.
Растерялась в многолюдном, разноязыко говорящем городе.
Венеция обрушилась на нее лавиной ярких, меняющихся картинок, новых звуков, незнакомых запахов. Настоящее Вавилонское столпотворение: на суше – людей, на воде – лодок. Никто не стоит на месте, и все говорят разом, стараясь перекричать гул.
На каждом шагу торговые лавки. Разглядывая товары, возле них толкутся все, кому не лень: просто любопытные и потенциальные покупатели, праздношатающиеся туристы и собственно граждане города. Наверняка и воришки, это для них самое рыбное место, так что рот не разевай, по сторонам не заглядывайся, следи за багажом.
Жалко местных — непросто жить в вечно спешащем и вечно гомонящем городе. Или они привыкли? Но разве можно жить, не слыша тишины? Не глядя вдаль? Не разговаривая шепотом?
Ну, это ее субъективное мнение…
Вообще-то, жаль, что не удастся погулять по городу, вдохнуть его живой атмосферы, накупить сувениров. Пусть здесь толпа и гомон, один день Вероника потерпела бы. С удовольствием влилась бы она в когорту путешественников, которые приехали сюда потратить деньги — с размахом, не считая копеек. Или что там у них в Италии? Лиры. А вместо мелочи? Вопрос…
Но не находилась она в числе богатых счастливчиков. Кольнула неполноценность — приехала нищая, из развалившейся страны, участвовать в их карнавале…
Тут же встрепенулась ее человеческая гордость — что это она сама себя унижает? Не так у них все прекрасно и благополучно, как кажется на первый взгляд. На благополучие надо сначала заработать: Венеция – самый дорогой город мира, цены в ресторанах, магазинах и уличных лавках запредельные. У них тоже разгул инфляции?
Нет, не привлекает Веронику ежедневный карнавал, он хорош раз в год. Громкоголосое столпотворение на улицах сведет с ума за считанные дни, не милы станут окружающие красоты и уникальности. В ее тихом, затерянном в лесу поселке жить беднее, да спокойнее. Твердая почва под ногами. А тут? Выйдешь за дверь – сразу прыгай в лодку, промахнешься – нырнешь в грязную, вонючую воду…
Засмотрелась на Венецию, которая открывалась с палубы морского трамвая и пропустила свою остановку. Вернее, и не знала, где выходить. Почему-то решила – вокзал не скоро. Будут объявлять, она услышит, а пока полюбуется на стоявшие в воде дома, которые задолго до рождения своих современных хозяев стали памятниками. Интересно, каково это — жить в памятнике?
Ей надо было выходить на первой остановке после той, где садилась. Это Вероника выяснила, когда показалось – слишком долго едет, и спросила у ближайшего пассажира. Пришлось срочно пересаживаться на трамвайчик, шедший в противоположном направлении. Посмеялась над собой, по-доброму – блуждала в новом месте не в первый раз.
Перешла с воды на землю, и перед носом вырос вокзал во всем своем античном великолепии, прямо-таки дворец: колонны, барельефы и непременный портик. Вошла, огляделась, увидела на стене круглые, типично-станционные часы, которые показывали без двенадцати два.
Уф-ф, вовремя явилась! Если бы чуть дольше плыла на трамвае, зевая по сторонам…
Не успела себя погрызть, услышала:
— Привет!
Подошел Симон. Поцеловал, спросил, как доехала. Сказал, что уже час ходит кругами…
А сейчас везет ее в загадочную страну Голландию, о которой Вероника мало чего знала. Она и про Симона мало чего знала, но доверяла. Мужчина два раза не обманул: приезжал в Варшаву, теперь вообще — за тридевять земель, в Венецию только для того, чтобы встретить ее. И не миллионер вовсе, обычный библиотечный работник.
Напряжение, сутки державшее Веронику в тисках, спало, спина стала мягкая и гибкая, будто сняли с нее железные доспехи.
Остаться вдвоем в купе, все-таки, не удалось. Совсем поздно, когда в небе засветили звезды, а на земле – фонари, в другой стране, вроде — в Чехии, подсел молодой человек с рюкзаком. Поздоровался коротким «hallo», уселся на свое место. Есть не стал, пить ежевичную воду тоже, возможно, не знал, что третья бутылочка предназначалась для него. А Симон с Вероникой не подсказали — обиделись, что «третий лишний».
Вскоре все улеглись спать. Рядом, втроем. В «Ночном экспрессе» верхних полок не было, нижние раскладывались как диван-кровать, по ходу поезда. Подушек нет, спального белья тоже. Улеглись кто в чем был, прямо на велюр. Накрывшись Симоновой курткой, Вероника попробовала заснуть.
Как ни странно, получилось. Мозг устал фиксировать и анализировать, воспользовался предоставленной возможностью отдохнуть и заработал в бессознательном режиме.
В объятиях Морфея Вероника находилась до тех пор, пока поезд не остановился на швейцарской границе. Включился центральный свет, разбудил пассажиров. В коридоре послышалась командная немецкая речь.
Вероника – жуткая паникерша, но в ответственный момент умеет собраться. В принципе, пересекает границу не впервой, получила опыт, когда жила и работала в Польше. Общение с пограничниками – психологический поединок. Нельзя трусить. Они на охоте: почуют ее неуверенность, придерутся, выведут из поезда, в ночь, в неизвестной стране, без денег, без друзей, не говорящую по-немецки…
Быстренько причесалась, села свободнее, похлопала себя по щекам, чтобы порозовели и оживились, а то в бело-желтом вагонном свете лица — как у смертельно напуганных мертвецов.
Открылась дверь, показались двое в бледно-зеленых шинелях и фуражках. Вероника нагловато уставилась на стоявшего впереди. Ожидала увидеть вояку с квадратным, как у робота, подбородком и бульдожьим взглядом, а он оказался молодым парнем вполне человеческой внешности.
Только он проговорил «Здравствуйте, паспортный контроль», Симон сунул два паспорта и сказал «Битте». Сверху лежал красный Вероникин, офицер полистал его, сравнил фото с оригиналом, нашел штамп о шенгенской визе, захлопнул. Глянул в паспорт Симона, спросил:
— Следуете в Нидерланды?
— Да.
И все.
Отдал паспорта, не успела Вероника по-настоящему испугаться. Потихоньку вздохнула с облегчением, посмотрела на Симона. Тот ответил ободряющим взглядом.
Их попутчику повезло меньше. Вернее – совсем не повезло. Листая его паспорт, пограничник задал несколько вопросов, на которые тот промычал нечто нераздельное и пожал плечами. Его попросили на выход с вещами.
Когда «третьего лишнего» увели, оставшиеся двое эгоистично пожелали ему проблем. Обменялись предположениями – почему того задержали? Паспорт просрочен? Его разыскивает Интерпол? Всякое может быть. Сидели, ждали, опасаясь преждевременно радоваться — возможно, на вокзале разберутся, и он вернется им мешать…
Он не вернулся.
Поезд тронулся. Явился тот щеголеватый проводник в бабочке и сказал, что у парня не было транзитной визы. Симон с Вероникой весело переглянулись. Проводник вопросительно поднял бровь, объяснять ему не стали. Когда он исчез, с легким сердцем улеглись спать.
Второй раз легко заснуть Веронике не удалось, слишком много работы подвалило мозгу: вернуться на полчаса назад, проанализировать — что произошло, предположить — что могло бы произойти, испугаться – если бы вместо парня вывели ее, порадоваться – что обошлось…
Ох, и почему рядом нет гипнотизера, который щелкнет пальцами, и спишь? Жаль, что простым людям подобные фокусы недоступны.
Хотя, как сказать. Вот Симон. Положил голову на подушку и уже спокойно, тихонько засопел. Вероника повернулась на другой бок, прикрыла глаза в надежде, что под едва заметное покачивание поезда и монотонный перестук колес забудется дремотой. А если повезет, и восстанавливающим сном.
Спать не хотелось. Видимо, хватило той пары часов, что провела в забытьи, пока ехала до Швейцарии.
Когда не спишь, приходят мысли. Их нельзя прогнать, но можно направлять. Вероника прикинула. О будущем тревожиться нет смысла – со вчерашнего дня она отдалась в руки Симона, пусть он дальше решает.
Обозрим настоящую ситуацию.
Ситуация такова. Не спит, потому что бодрое настроение. До сего момента у нее отлично получилось: до Венеции долетела, с Симоном встретилась, пограничный контроль прошла. Теперь едет в Голландию и ожидает, что там тоже все получится.
Со стороны посмотреть – сплошная везуха…
Нет, не везуха. Счастье приходит к тому, кто к нему подготовился. Веронике манна с неба не свалилась, свое счастье строила сама.
В поисках иностранного мужчины были взлеты и падения. Падений больше. В том числе с Симоном. После свидания в Варшаве у них на год прекратился почтовый контакт, и Вероника недоумевала почему. Потом оказалось – он тяжело болел, лежал, наполовину парализованный. Вероника перестала ждать писем и вообще кого-то искать. Если не суждено найти мужа, то хоть в лепешку разбейся…
Под Новый год пришла от него открытка. Вероника не хотела отвечать. Сил нет. И веры. Опять писать, ждать ответа, беспокоиться «придет – не придет», каждый день заглядывать в пустой почтовый ящик. Надоело.
Про открытку рассказала брату. Тот сказал:
— Напиши, посмотришь, что получится. Прекратить контакт можно всегда.
Взял с нее слово, что ответит. Договор скрепили рукопожатием.
И вот пожалуйста. Кто бы мог подумать, что через полгода Веронику ожидала романтичная встреча с иностранцем в самом романтичном городе Земли. Даже если им с Симоном не суждено остаться вместе, свидание на вокзале Санта Лючия будет вспоминаться как один из самых светлых эпизодов жизни.
Сюжет для душевного фильма. Двое одиноких, немолодых людей, проживающих за тысячи километров друг от друга, приехали в Венецию, утопающую в зелено-бирюзовой воде Средиземного моря…
Море… Почему-то при слове «романтика» сразу возникает безбрежная водная гладь и парус на горизонте.
Вероника обожала море. С того самого момента, когда впервые увидела. Любовь с первого взгляда.
Море – это праздник: солнце, песок, вода и свобода делать, что хочешь. Или ничего не делать. Часами валяться на пляже, глазея на играющих в песке детей – как им не лень шевелиться? Бродить по Ботаническому саду, рассматривая экзотические цветы с экзотическими названиями, постоять возле красной шапки бугенвиллии, подумать – красиво звучало бы имя «маркиза де Бугенвиль»…
Отправиться на базар и растеряться от обилия плодов, лежащих горками на прилавках, вдохнуть их спелый, сладкий аромат.
Ощутить здоровый голод и, заслышав проникновенный запах свежезажаренного шашлыка, зайти в столовую и наброситься на еду, будто три дня не ел.
А вечером еще раз сходить к морю, искупаться в его живом тепле, явиться домой в совершенном изнеможении и уснуть до утра без снов.
Это отпуск. Лучшее время года.
Раньше Вероника проводила его «на югах», с родителями, потом с подругами. Пусть не на Средиземноморье, простому советскому человеку оно было недоступно. Социалистическая Болгария — предел желаний, немногим счастливчикам удавалось туда попасть. Свой Крым, Кавказ ничуть не хуже.
Поездка к морю — событие грандиозное, как для Золушки поездка на бал. Юные годы Вероники прошли незаметно, серо, вспоминались с чувством жалости. Потерянное время, упущенные возможности.
Политический девиз «Все для блага человека» был верен наполовину. Человеку предоставлялась гарантированная работа, зарплата, пенсия, бесплатное медобслуживание и образование, стабильные цены. Это хорошо.
Но не имелось в Иваньково ни малейших возможностей для молодежи плодотворно провести досуг: ни спортивных секций, ни кружков по интересам, ни танцев по выходным.
Имелся клуб – местный «очаг культуры», здание в помпезном, псевдо-греческом стиле. По замыслу создателей, он должен был нести миссию по воспитанию жителей «в духе» там чего-то. Миссия выражалась в призывах и лозунгах, висевших внутри: «Вперед – к победе коммунизма!», «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!». На правой стене в фойе красовался «Кодекс строителя коммунизма», на левой – гигантская репродукция картины «Три богатыря» с патриотическим смыслом.
Когда в клуб привозили фильмы, приходило столько народу, что не протолкнуться. Билет стоил десять копеек. «Миллион лет до нашей эры», «Золото Маккены», «Свадьба в Малиновке» потрясли Вероникину впечатлительную душу, смотрела раза по три.
Потом в клуб зачастили несчастья: то пол провалится, то отопление прорвется, то электричество отключится, то в крыше дыра образуется…
Против несчастий нашли самое простое решение – заперли дверь на замок.
И стоял «очаг» – закрытый, забытый, заброшенный. С просевшей крышей, облупившейся штукатуркой на колоннах и выщербленными ступеньками он выглядел жалко, точно поверженный в битве с ненужностью колосс.
Вспоминали про него раз в пять лет по причине выборов, делали косметический ремонт. В этот день он стоял нарядный и довольный, что во всенародном празднике играет чуть ли не главную роль. Наверное, надеялся — теперь непременно вспомнят о его «ведущей роли по культурному воспитанию молодежи». Отремонтируют, как следует, начнут использовать по прямому назначению.
Но… Напрасно. После выборов про клуб забывали начисто, и он опять стоял пустой, неухоженный, печально глядящий выбитыми окнами на прохожих.
Скука царила в поселке.
Отдушина – поездка на юг.
Месяца за два до лета определялись с направлением, и Вероника представляла, как встретится со сверкающим, солено пахнущим морем, со жгучим южным солнцем, на котором обязательно сгорит. А, ерунда! Сгоревшая кожа – небольшое неудобство, вечером намажется кефиром или сметаной и следующие пару дней будет прикрывать плечи полотенцем. Зато какое удовольствие — плескаться в теплой, ласкающей тело воде, которая доброжелательно встречает каждого входящего, погружает в себя или качает на волнах, как на руках.
Устав плавать, Вероника не выходила на берег. Отдыхала на месте — ложилась на спину, раскидывала руки-ноги, расслабляла мышцы, покачивалась в ритме дыхания моря. Покойно закрывала глаза или смотрела на далекое, несуществующее небо, такое же голубое, как бездна под ней.
Блаженство…
Если бы попросили придумать синоним слову «рай», она бы сказала «море».
Часами не вылезала на сушу. Потом, тяжело передвигая ноги, выходила и заваливалась на песок – в Ялте, или на гальку – в Лазоревском, лежала, ожидая, когда подсохнет купальник, и вернутся силы для нового захода.
Когда море штормило, большинство отдыхающих держались от него подальше. Только не Вероника. Шторм – это экстрим, это удовольствие другого измерения: заходишь по колено в воду и с боязливым нетерпением ждешь приближающуюся волну, а когда она закрутится бурным буруном, прыгаешь в самую гущу, обязательно держась с кем-нибудь за руку, чтобы отлив не унес с собой.
Самый «идеальный» шторм она испытала на Каспийском море, там постоянно дуют ветры в сторону суши, и вода редко бывает спокойной. Идеальным он был потому, что волны вставали не большие, не маленькие, а именно — в человеческий рост, и требовалась отвага в них броситься.
Откуда отвага у юной Вероники?
Она не боялась моря. Она любила его, а море любило ее. Они играли. В той игре немногие смельчаки решались участвовать.
Страх бывает разный. Один заставляет отступать, другой бросаться навстречу.
Играть со штормом — нереальный, запредельный восторг. Завизжать от страха при виде надвигающейся волны, которая ревет, набирает силу, нависает над тобой, угрожая обрушиться всей массой. И надо успеть поднырнуть под нее, чтобы не попасть под гребешок, который с высоты грохается о берег. Судорожно барахтаться под водой, не зная – выберешься ли.
Нащупать почву руками и коленками, вынырнуть головой из воды, глотнуть воздуха и, радуясь спасению, засмеяться дико, по-сумасшедшему. Подняться на слабых ногах и, повернувшись к морю, ожидать новый «девятый вал».
Так до полного изнеможения.
Одна поездка в южные края запомнилась особо. Веронике четырнадцать лет, со спортивным лагерем ездила на Украину, в Цурюпинский район собирать черешню. И отдых, и заработок. Жили в большом, богатом селе Костогрызово в здании старой школы. Было здорово вырваться из-под домашнего и школьного контроля.
Молодежь, романтика. Дух свободы. На работу ехали в кузове грузовика, сидели на поперек положенных досках и орали песни:
— По синим штанам тракториста
Большая букашка ползет.
Ползет она мимо кармана
И громкую песню поет.
Поймать ты меня не поймаешь,
Убить ты меня не убьешь.
А я тебя так искусаю,
До дома ты не доползешь.
Черешней объедались. Первые три дня. Потом смотреть на нее не могли, кидались, смеялись до упаду. Расточительство, конечно, но кого волнует, когда кругом черешневые сады – ешь, не хочу.
Работа тяжелая, норма шесть ящиков в день, ее никто не выполнял. Вероникин рекорд четыре ящика, набрала один раз, когда их послали на новый урожай, а обычно по оборушкам.
Самое противное при сборе черешни – гигантские гусеницы, жирные, разноцветные, волосатые. Схватишься нечаянно и вскрикнешь — все ее колючки вопьются в пальцы.
Вечерами ходили в клуб смотреть кино или прогуливались по улицам. Дома чистенькие, побеленные, цветы бушуют там, где русский крестьянин практично насажал бы помидоров. Вдоль дорог фруктовые деревья. Плоды их — черные, похожие на малину, но крупнее и слаще, массово опадали и прилипали к сандалям. Жалко их давить, а обойти – невозможно. Назывались шелковица.
Где молодежь, там любовь. Самой популярной девочкой у парней была Аня Землякова. Из-за нее даже подрались с «местными». Другие девочки шушукались и завидовали. Влюблялись, секретничали, гадали на картах.
Влюбилась и Вероника. Впервые. Ну, не по-настоящему. Нравился один мальчик, на год старше ее, Коля Корнеев. У него были тонкие, почти женственные черты лица, а тело – худощавое и совершенное, как у античного бога. Он знал и ходил с обнаженным торсом, демонстрируя красиво выпирающие мышцы. Через несколько лет его из армии в цинковом гробу привезли.
…Веронику пробудил солнечный луч, светивший в глаза сквозь веки. Поморгала, прогоняя непрошенного гостя, но он не исчез. Отвернула голову, открыла глаза. Все-таки, поспала. Чувствовала себя отлично. Потянулась. Осторожно, чтобы не будить Симона, достала умывальные принадлежности, отправилась в туалет.
Ехали по территории Германии, не спеша. Бросилась в глаза знаменитая немецкая аккуратность. Трава у железнодорожного полотна ровно подстрижена. Территория в порядке — ни прелых бревен, ни ржавых шпал, ни домов-развалюх, принадлежавших дорожным смотрителям.
Границу с Голландией пересекли незаметно и без остановок. Вероника бы и не догадалась, если бы вдруг не увидела траву, растущую вразнобой. Показала Симону.
— Мы в Нидерландах, здесь не косят, — объяснил он. – Зачем вмешиваться лишний раз в природу? Мы приверженцы свободных взглядов, в том числе на то, как расти траве.
У Вероники защемило внутри. Со вчерашнего дня, после приземления в лужу, ее окружали незнакомые картины, приятные глазу, но чуждые душе. А эти некошеные луга за окном до боли знакомы – это луга ее детства, далекого-предалекого, когда еще не родился брат, и она была единственным ребенком. Родители работали, и предоставленная самой себе, она вела беззаботное и довольное существование.
Лето проводила на природе. Надевала на шею ленту с ключом и отправлялась в лес, который начинался сразу за сараями. В лесу — освещенная солнцем поляна. Вероника бросала одеяльце на густую траву, оно лежало высоко, точно ковер-самолет, и здорово было на него прыгнуть.
Прыгала, каталась, чтобы равномерно примять траву. Ложилась на спину и смотрела в небо, на облака, верхушки деревьев и все, что попадало в поле зрения. Лежала, слушала звуки леса. Это было ее царство, покой и невозмутимость царили в нем…
Поворачивалась на живот, разглядывала траву, стеной стоявшую вокруг одеяла. Вот стебелек с мохнатой верхушкой, если ее сдвинуть двумя пальцами снизу вверх и сорвать, получится кучка. Кучка с ровными верхушками называется «курочка», а если одна выше других, называется «петушок».
Вот желтоголовые одуванчики, из них можно сплести венок и добавить ромашек. Вот щавель, кислый, но вкусный, прежде, чем тащить в рот, надо протереть от пыли. У края плоской ямы стоит куст конского щавеля с гроздьями зеленых цветков. Он возвышается над остальной травой – чтобы лошади заметили.
Вон торчит фиолетовая головка клевера, надо взять ее в щепотку, дернуть разом и пососать кончики – они сладкие. Листья у клевера похожи на трехпалые руки, в них утром сидят такие крошечные капельки росы, что только Дюймовочке напиться.
Вверх по стебельку ползет муравей. Интересно, зачем? И как собирается спускаться: головой вниз или задом? Побегал по травинке, не обнаружил ничего съедобного и головой вниз отправился в обратный путь.
Слышалось мычание и окрик пастуха, он вел местных коров на новое пастбище.
— Не бойся, они не бодаются, — скажет и щелкнет хлыстом, отгоняя стадо ближе к лесу. Вероника верила и не боялась.
Коровы проходили мимо, и по поляне разносился запах парного молока. Оно теплое, когда свежее, мать покупала у соседки, наливала в стакан, говорила «пей бычком» — значит, на одном дыхании и до дна. Вероника слушалась, пила, и на губе оставались жирные, белые усы. На другой день на молоке стоял толстый слой сливок.
Мычащее стадо ушло. И опять тихо.
Почитаем книжку.
«Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу».
Ой, смешная картинка: в тазу дыра, они что — не видели? У одного мудреца остроконечный колпак со звездами, как у звездочета…
Прилетела божья коровка с красным в черный горошек тельцем, села на книжную страницу. Ползает туда-сюда как у себя дома. Вероника поставила указательный палец на пути — шлагбаум. Ничего не подозревая, коровка забралась и поползла выше по руке. Что она собирается там делать?
Вероника подставила другой палец, подняла повыше.
— Божия коровка, улети на небо, улети на небо, принеси мне хлеба!
Вроде услышала коровка — расправила крылья с подкрылышками и улетела. Здорово!
Вероника читала книжку, разглядывала картинки, наблюдала за торопливыми жуками-пожарниками, сновавшими по одеялу. Лежала щекой вниз, ощущала тепло земли. Когда лежать надоедало, ходила к ближайшим деревьям искать грибы. И всегда находила, если не белые, то сыроежки – с синими, красными или желтыми головами.
Однажды нашла целую семейку боровиков. Самый старший — коренастый крепыш со шляпкой-зонтом, стоял в середине. Рядом три грибка поменьше. Самый маленький едва вылупился из-под земли и был размером с Вероникин мизинчик. Прилепившись к большому брату, он мечтал когда-нибудь вырасти таким же большим и красивым. Ножка его вытянется и окрепнет, а висящая куполом, светлая шляпка расправится и станет коричневой, похожей на прошлогодний, дубовый лист.
Но не суждено ему. Вероника аккуратно выкорчевала семейку, принесла домой.
Как-то показали ей низкое дупло в дереве, которое росло рядом с тропинкой. Встала на цыпочках, сунула нос внутрь. Увидела гнездо и маленькие, будто игрушечные, пестрые яички. Хоть и маленькая Вероника, а догадалась, что яйца не куриные и не предназначены для еды. Потянулась потрогать, но ей сказали — нельзя: птичка почует чужой запах и покинет гнездо.
Вскоре вылупились птенцы — ершистые, с желтыми клювиками и тоже пестрые, едва заметные в глубине и темноте. Каждый раз, когда Вероника заглядывала, они поднимали головы и начинали наперебой пищать. Так смешно! Потом они исчезли, и дупло больше никогда не занимали птицы. Со временем оно провалилось, а дерево засохло. Его срубили, как и многие вокруг, потому что собирались строить новый дом.
…За окнами «Ночного экспресса» мелькали городские кварталы и названия всемирно известных фирм на крышах строгих, деловых высоток. Реклама двигает торговлю, делай деньги и никаких соплей. Современные дети ловко управляются с компьютером, а простейших вещей не знают: на вопрос «откуда берется молоко?» отвечают «из магазина».
И нечего ворчать, это новая реальность.
Поезд въехал в тоннель и минут десять продолжал путь в темноте. Остановился у искусственно освещенного, подземного перрона. По коридору к выходу пошли люди, Вероника с Симоном влились в их череду. Попрощались с проводником коротким «бай» и отправились к эскалатору, бежавшему наверх.
Наверху аэропорт Схипгол, самый большой в Европе — с гордостью сообщил Симон. Действительно, такого количества народа под одной крышей Вероника не видела даже в Венеции.
Опять столпотворение, и все чужое, странно выглядящее, говорящее на незнакомом языке, равнодушно текущее мимо.
Сплошной шум — шагов, голосов, радиосообщений, прибывающих-убывающих самолетов и поездов. Шум отскакивает от стен, шипит, шелестит, нагло заползает в уши, сводит с ума. Высокий потолок из железных конструкций, нависает, как гигантский паук. Тонны пустого воздуха давят на плечи. Неуютно. Чуждо.
Страх обуял Веронику. Сбежать бы отсюда…
Стать маленькой, незаметной. Пригнуться, скукожиться, превратиться в легкую Дюймовочку и на спине майского жука улететь обратно в детство, в добрый, безлюдный лес к своим старым знакомым: муравьям и божьим коровкам.
Спрятаться от шума и суеты, хотя бы понарошку, как страус — сунуть голову в укромное местечко: под крыло, в песок или в дупло. В то дупло, где когда-то лежали пестрые яйца…
Друзья, читайте другие рассказы про Веронику на моем сайте
Первый рассказ: "Как Вероника решилась покинуть родину"
Следующий рассказ: «Семнадцать мгновений»
