1.
Вероника дважды выходила за одного человека. Почему второй раз? Надеялась, что получится лучше, чем в первый. Что за годы одинокой жизни чему-то научилась, стала уживчивей, мягче. Да и просто - другого не нашла, а сыну отец нужен.
А ей муж. Мужчина. Чувствовала в себе женские силы, которые желали на кого-нибудь обрушиться, соки, которые бурлили внутри. Еще желала доказать бывшему, что не пропадет без него, хотела отомстить за развод. Он дался слишком тяжело и сказался на волосах – поредели, потускнели, перестали слушаться: когда накручивала на бигуди и расчесывала, они не ложились плавной волной, а оставались отдельными закрученными прядками. Лечила их народным средством – лопухом, целое лето перед тем, как помыть голову, настаивала воду на разлапистом лопуховом листе и полоскала.
Другого мужчину она искала активно, все три года, что жила без мужа. Искала с воодушевлением и хмельной уверенностью, что получится легко: ей всего-то тридцать, лицо без морщин, фигурка гладкая как у девушки, одежды полный гардероб. Искала везде, на работе и дома, в поселке.
Работала она в областном военкомате в Калуге. Казалось, место рыбное, одни мужики кругом, к тому же офицеры, что придавало им двойную ценность - в армейской форме каждый рыжий и рябой выглядит привлекательно. Одна проблема - все женатики. Многие оказывали повышенное внимание Веронике, на которое она один раз ответила, а потом зареклась.
Во-первых, страшно семью разбивать. Не зря говорят: на чужом горе счастья не построишь. Во-вторых, женатые мужчины не особенно стремятся жениться на любовницах. Что имеет женщина от таких связей? Ничего хорошего. Секс по-быстрому и украдкой, не успеешь удовольствия получить. Ее делами он не интересуется, вечера, выходные и праздники он с женой. Все лучшее в семью тащит, а любовнице остается сексуальная неудовлетворенность и чувство собственной ущербности. Нет, это путь тупиковый.
В Иваньково вообще напряженка с женихами: мужики все женатые, разобраны все - до самого последнего алкаша и тунеядца. Молодым девушкам найти пару проблематично, что говорить про разведенок.
Постепенно хмельной энтузиазм ее иссяк. Посмотрела Вероника трезвым взглядом. Сколько женщин – молодых, красивых, умных, а живут с придурками или одни. И осознала всю горечь женской доли в России – разведешься, будешь всю жизнь в одиночестве тянуть свою неполную семью и скучать по мужской ласке. Несправедливо это. Хотелось чувствовать себя женщиной, а не рабочей кобылой, любить кого-то, а он будет любить и заботиться в ответ.
Годы шли, подходящий человек не находился.
Вскоре эта проблема побледнела на фоне другой. После развала Союза наступила «шоковая терапия»: деньги у народа были, а купить нечего – магазины пусты. Пропали самые необходимые продукты, от того шок и анархия. Если что-то съедобное «выбрасывали» в продажу – колбасу или яйца, у дверей образовывалась толпа, и каждый старался пролезть без очереди, орали, толкались, доходило до драк.
Вероника ушла из военкомата, где еще имелись мужчины, пусть и женатые, и через знакомых матери устроилась в рабкооп, чтобы иметь доступ к продовольствию. В рабкоопе женский коллектив: одна половина - одинокие, другая - за алкашами, обе половины злые, завистливые, жадные. Вот где тоска-то…
Прихорашиваться не для кого, ждать чуда неоткуда, Вероника стала сникать. Цеплялась за соломинку, даже фальшивую. В областной прессе появились объявления разного рода колдунов и гадалок. Народ в те времена был наивный, по советской еще привычке - верил всему, что писалось в газетах и показывалось по телевизору.
Показывали Кашпировского, который каждый вечер лечил магическим взглядом студию в Останкино. После каждой сессии показывали людей, которые чудесным образом излечились от самых разных болезней, в том числе неизлечимых. Слишком невероятно. Походило на массовый гипноз и масштабный обман, но подоспел Чумак с его дирижерскими жестами, заряжавшими здоровьем водопроводную воду. Что ж, если даже Центральное телевидение верит в существовании провидцев и экстрасенсов, пришлось поверить и Веронике. Загорелось ей узнать – суждено ли найти личное счастье?
Заглянуть в будущее - древнее, сильное и естественное желание, укоренившееся в человеке как инстинкт, третий после голода и секса.
Обратилась она к гадалке, в объявлении которой стояли магические слова «помогаю устроить судьбу», за помощь брала 50 рублей, Вероникина зарплата четыреста. Гадалка снимала комнатку в областном Доме офицеров, выглядела совсем не по-колдовски – обычная девушка с распущенными, белыми волосами и в джинсах. Когда Вероника вошла, она сидела нога на ногу, курила и болтала с подружкой. При виде клиентки быстренько загасила сигарету, спровадила подружку, закрыла шторы, зажгла зажигалкой свечу. Достала карты, разложила веером в руке, прошлась вокруг стола, встала сзади и начала что-то бубнить, помахивая карточным веером. Задавала наводящие вопросы, чтобы выудить информацию и на ее основе «предсказывать». Вероника не дослушала – слишком явный обман. Положила полтинник и убралась восвояси.
Потом коллега по работе Алка Моисеева нашла через третьих знакомых бабку-гадалку, вроде проверенную. У Алки не ладилась семейная жизнь по причине периодических запоев мужа Женьки, она искала ему замену, но боялась – как бы не променять шило на мыло. Бабка денег не брала, а брала натурой. Жила она в отдаленной, полувымершей деревне, куда не ходил общественный транспорт. Женька возил их туда на мотоцикле с коляской. Он трезвый был нормальный мужик, а пьяный как бес, объяснял свои закидоны тем, что травмирован в Афгане.
Вероника взяла с собой килограмм гречки, Алка – килограмм сахара, но в первый раз съездили неудачно. Бабка была больная и на порог их не пустила, разговаривала через дверь. Велела приезжать через неделю. Оглядев ее хозяйство, Вероника засомневалась в ее сверхчеловеческих способностях. Не походило, чтобы бабка хорошо зарабатывала гаданием - дом из некрашенных, потемневших бревен выглядел как развалюха, забор косой, сарай с дырками. Но отчаянно хотелось узнать судьбу, и верилось, что это возможно.
Приехали через неделю. Бабка впускала их по одной. Она оказалась еле ковыляющей старухой, дом изнутри походил на стойло для домашнего скота, ходили куры, коты, еще кто-то из живности. Воняло так, что Веронике стало не до будущей судьбы, как бы в настоящей не задохнуться. Пожалела, что приехала второй раз, надо было себя послушать.
Бабка взяла пакет с гречкой, поставила на подоконник, рядом с другими пакетами и мутными банками. Налила черпаком воды из ведра в литровую банку, долго смотрела на дно, потом сказала:
- Вижу, кто-то беленький там с тобой. Кто это?
Беленький - Вероникин сын.
Ясно, опять облом, ничего осмысленного она не услышит. Ни слова не говоря, выскочила на волю. Алке тоже вразумительного предсказания не поступило. Чтобы заглушить разочарование, все вместе поехали к Моисеевым выпивать и петь песни. Запевала обычно Вероника, начинала с залихватской «Поедем, красотка, кататься» - голос сильный, гибкий, натренировала еще в школьном хоре. Соседи потом у Алки спрашивали – кто так здорово русские песни исполнянял?..
Еще один поход к гадалке организовала мать. От кого-то услышала, что живет в пригороде Калуги известная своим провидческим даром цыганка-сербиянка. Она брала дорого, но говорили – было за что, будущее предсказывала со стопроцентной точностью. Вероника отправилась, затаив сомнения, и уже на подходе убедилась в ее профессиональной состоятельности: та принимала клиентов в старом предбаннике, рядом строила новый дом.
Она не походила на типичную цыганку в косынке и цветастой юбке. Дородная женщина в черном, до пола, платье, черные волосы расчесаны на прямой пробор, черные глаза смотрят остро. Красавица, хоть и в возрасте. Спросила:
– Что хочешь узнать?
Больше того, чтобы остаться одиночкой, Вероника боялась, что кто-нибудь из родителей внезапно умрет. Очень неподходящее время оставаться сиротой.
- Не умрет ли кто-нибудь из моих в ближайшее время?
Цыганка разложила карты.
- Сейчас над твоим домом гроба нет. Еще?
- Про мою судьбу.
Раскладывала и сообщала.
- Сейчас вокруг тебя королей нет. – Это правда. - Мать у тебя занимается с бумагами. - Тоже правда: мать – учительница, проверяет тетрадки, пишет планы каждый день. – Отец возится с железками. – Опять сходится: он вышел на пенсию и днями занимался с машиной в гараже. - Ты была замужем, муж изменил с той, которая мизинца твоего не стоит.
Этого Вероника не знала, и вдруг подступили слезы – гадалка затронула больное место. Разрыдаться было бы не к месту, кое-как задушила слезный позыв, прохрипела:
- А про будущее?
- Выйдешь замуж еще раз, нескоро. Если выйдешь за того же, жизнь не получится. Сегодня тебя дома ожидает известие.
Под конец гадалка подняла свои пронизывающие глаза и сказала:
- Хотят, чтобы ты сходила в церковь.
Вероника кивнула и ушла. Дома лежало письмо от мужа.
Оказывается, мать втихаря вела с ним переговоры, и он писал, что скоро приедет.
Обрадовалась. В принципе, муж был неплохой. Не пил, не курил. Познакомились в Польше, он тогда был лейтенантом, теперь капитан, через год должны присвоить майора. После вывода советских войск из Польши он остался служить в Белоруссии, принял гражданство. Вскоре его посылали в военную академию в Санкт Петербург, и он желал взять семью с собой.
Отличная перспектива, как нельзя вовремя для Вероники, оказавшейся на пустом месте и без перспектив устроить личную жизнь. Забыла предупреждение гадалки, ухватилась за возможность начать сначала.
Но – опять не получилось. Всплыли прежние проблемы, прежнее раздражение друг против друга. Слишком разные они были, в том числе по возрасту, он на четыре года моложе. Честно признаться, она и в первый раз выходила без любви. Что называется «окрутила» неопытного парня, ему двадцать два, ей двадцать шесть - годы подходили, светила перспектива остаться старой девой. «Окрутить» оказалось легче, чем удержать. Вероника вовремя не сообразила, что переход от «невесты» к «жене» означает полную перемену статуса. «Невеста» может позволить себе капризы и приказы, а «жена» наоборот - должна гонор усмирить и учиться ублажать мужа, если желает сохранить семью.
Второй брак получился короче, чем первый, а развод болезненней. Вдобавок, незадолго до того у Вероники умерла мать - на другой день после того, как у отца украли машину, приняла слишком близко к сердцу и скончалась от от удара.
Все эти личные невзгоды происходили на фоне потрясений, разрушительной силой сравнимых разве что с Октябрьской революцией или Великой Отечественной войной. Развалился Союз, социализм закончился, переход к капитализму происходил поистине диким способом. Кто пережил те времена, тот вспоминает с содроганием. Кто не пережил, тому вечная память.
Развалилось в одночасье все: стабильность экономики, уверенность в завтрашнем дне, дружба народов, обеспеченная жизнь. Людей опустили, а еще Бродский говорил: «В нищей стране никто не посмотрит тебе вслед с любовью». Какая любовь, когда жрать нечего…
Начались междоусобные войны, что для России было в новинку – Карабах, Чечня, Сумгаит. По телевизору нагнетали и без того нервическую обстановку: на юге вооруженные столкновения, в городах перестрелки среди бела дня, в столице мафиозный раздел собственности.
В обществе царили беспредел и обман поистине библейских масштабов – от афер с ваучерами до финансовых пирамид типа «Мавроди» и «Хопер». Убийства известнейших людей – Листьева и Талькова потрясли народ, но вскоре померкли в потоке больших и малых катастроф, которые с оголтелой радостью преподносили средства массовой информации. Освободившиеся от цензуры газеты писали ужасы – про метровых крыс в московском метрополитене и дедовщину в армии.
Полки магазинов и раньше не радовали глаз изобилием, а теперь опустели совсем. Чтобы прикрыть их бесстыдную наготу, продавцы уставили их полукилограммовыми пачками «индийского чая» в упаковках ядовитого синего цвета с белым слоном. Содержимое тоже было ядовитым, не чай, а пойло, воняющее слоновьим пометом - Вероника попробовала однажды в гостях и зареклась покупать.
Заговорили о вводе продуктовых карточек - и это в богатейшей стране, в мирное время!
«Шок» не кончался. Набирал обороты. Наверху политическая неразбериха и борьба за власть, народ брошен на произвол судьбы. Предприятия перестали выдавать зарплаты. Руководители подумали: зачем платить, когда можно не платить. Также подумало и государство и перестало выдавать пенсии.
Как жить? Кто имел дачу, перешел на самообеспечение – на картошку, квашеную капусту и заготовки. А что делать остальным? Пожилые – самые беззащитные, умирали массово. Особенно этот мор был заметен в поселках как Иваньково, где все друг друга знали и жили как одна семья.
Людей так резко опустили в пучину проблем, что ощущение радости, не говоря о счастье, полностью исчезло из атмосферы.
Не до того.
Выжить бы.
Хаос на государственном уровне - неудачное время для личных несчастий, а?
2.
К Веронике подбиралась депрессия. Всё, абсолютно всё, было плохо. С мужем развелась, мать – Вероникина помощь и опора, умерла. Осталась она сиротой. Отец не в счет, он бирюк и злыдень, был сам по себе.
Работу не нашла. В поселке действующих предприятий два – завод да холодильник. Завод с громким названием «Иваньковский опытно-экспериментальный, механический» заказов давно не получал и дышал на ладан, как многие другие предприятия. С холодильником непонятное происходило: его кто-то приватизировал и, уволив старых работников, продал другому предпринимателю, а тот, вроде, собирался его финнам перепродать, но что-то застопорилось.
В Калуге дела не лучше - шли массовые сокращения, а кого не сокращали, те месяцами работали за «шиш». Их зарплату директора прокручивали в банках, наживаясь на процентах, а работников «кормили» обещаниями. Лишь немногие предприятия обходились честно со своими людьми, в их числе железная дорога, но туда не попасть без большого блата.
У Вероники блата не было. Поспрашивала у старых знакомых, кто еще работал, да они сами дрожали, боялись за место, никто не помог. С голоду умереть не дали алименты мужа, приходившие исправно каждый месяц - в Белоруссии коллапса экономики не случилось, безобразия с зарплатами не произошло.
О замужестве Вероника забыла и мечтать. Понимала собственную непригодность: кому нужна – безработная, депрессивная и с довеском? Не до того. Как бы остаться на плаву и умом не тронуться. Душило ощущение великой беды, пришедшей без объявления. Почва ушла из под ног: неопределенность в настоящем, и никакого намека на просвет в будущем. По телевизору первый президент России выступал с обещаниями к концу года наладить ситуацию, в противном случае «съест свою шляпу». Но ситуация не наладилась ни к концу этого года, ни к концу следующего. А президент, как потом оказалось, не шляпу ел, а пил напропалую.
В окружающей нестабильности Вероника пыталась сохранить спокойствие души. Не получалось. Издергалась она. Вранье и жульничество на каждом шагу. Обещания, которые ничего не стоят. А самое противное – цены, растущие «не по дням, а по часам». В советское время они не менялись десятилетиями, теперь повышались два раза в день.
Когда большую часть жизни проживешь в достатке, трудно привыкать к нищете. Вероника слишком хорошо помнила другие, благополучные времена. Оказавшись на дне, чувствовала себя ущербно. Раньше она была стеснительная и непробивная. Но слабакам не место в дикой среде, она сломала себя, озверела, задеревенела внутри.
Став практически добытчиком в семье, она боролась, экономила, изворачивалась, как могла. В очередях на наглость отвечала наглостью, ругалась, шустрила, а приезжала домой, и становилось стыдно за себя и обидно – превратилась в базарную тетку, орущую, толкающую, пролезающую без очереди…
Время было наглое, и она забыла стыд. Как нищенка, просила у продавщиц на развалах продать одно яйцо, чтобы напечь блинчиков ребенку. Или покупала одну сосиску, а на удивленные взгляды отвечала, что больше ей не требуется, потому что идет в гости и хочет угостить хозяйскую собаку. А на самом деле угостить сына. От вранья и унижения душа переворачивалась.
Прокручивала жизнь назад и удивлялась на себя – вроде, не дура, а столько глупостей совершила. Ела себя за них поедом, в особенности за то, что с мужем не сжилась, ведь хороший был человек, любил ее -вначале...
Вспоминала прошлое.
Раньше в Иваньково жили тихо и благополучно, цены были смешные: буханка черного стоила пятнадцать копеек, те, которые держали скотину – коров, свиней, кур, кормили их хлебом. Убийств, воровства не происходило. Иногда случалась пьяная драка у пивбара или муж жену «приголубит», это становилось событием всепоселковского масштаба и долго еще обсуждалось на лавочках у подъездов.
Криминальные события разруливал местный участковый Новиков. Жители уважали его и звали Сергей Петрович, пьянчуги боялись и звали «Копченый», потому что был непривычно для русака черен волосами и смугл лицом. Маленького роста и полный, он походил на поджаристый пирожок. Выглядел добродушно, а шпане спуску не давал. Жил тут же, в поселке, знал каждого дебошира поименно, умел приструнить – кого разговором, кого угрозой. А вне службы простецкий человек, любил поболтать на улице, с детьми посмеяться. Жену имел на голову выше, и, говорили, она им дома командовала. Когда ушел на пенсию, прислали участкового из области. Потом они часто менялись, и пришлых никто не знал ни по фамилии, ни в лицо.
Раньше Вероника любила с подружками гулять допоздна, особенно весной и летом – когда долго висят, будто застыв, прозрачные, голубые сумерки, в их тишине жужжат майские жуки, и ветерок пахнет сиренью. У каждого дома стоял деревянный стол со скамейками, мужики выходили играть в домино и звонко хлопали по столешнице, делая «рыбу». Женщины сидели у подъездов, сложив руки под грудями, обозревали окрестности, незло обсуждали соседей. Маленькие дети возились в песочницах, постарше прыгали по нарисованным на асфальте клеткам, двигая битку одной ногой. Молодежь прогуливалась вдоль дороги или ходила на танцы в пионерлагерь «Орленок» за железной дорогой. В праздники, когда стемнеет, бегали на погреба, которые выпирали из-под земли зелеными холмами, забирались наверх - смотреть салют из Калуги.
Прямо-таки идиллия на тему «Раньше все было лучше».
А раньше и правда все было лучше: цены держались годами, найти работу не составляло труда, в отпуск ездили каждый год на море. Образование, лечение было бесплатным, а трамвай стоил три копейки.
После школы Вероника не поступила в институт, устроилась в поссовет машинисткой. Работа, как говорится, «непыльная» – напечатать, что попросит председатель поссовета, два раза в год разнести повестки парням, которых призывали в Армию. Получка – шестьдесят два пятьдесят, вдобавок, ее, как несовершеннолетнюю, ежедневно отпускали на час раньше. Вот на эти шестьдесят два рубля пятьдесят копеек можно было есть-пить, одеваться и покупать мебель в кредит под крошечные проценты.
Да. Не дай Бог жить в «эпоху больших перемен». Их не ожидали – ни спичек не заготовили, ни крупы, теперь приходится покупать втридорога, и то если повезет.
Люди работают за гроши или вообще бесплатно, и пожаловаться некому. Бал правит криминал. Соседи боятся друг друга, на улицу страшно выходить. Недавно среди бела дня зарезали Славку Можаева из соседнего подъезда. Погиб мужик сорока двух лет, один из немногих в поселке положительных – непьющий, женатый, двое детей. Преступника ловить некому, хотя известен он.
Еще случай – вообще из ряда вон. Молодой парень, да мальчик еще, четырнадцатилетний Ромка Туляков покончил жизнь самоубийством – застрелился из дедова ружья. Ромка в начальной школе учился вместе с Вероникиным сыном, она его хорошо знала. Чтобы ребенок, причем из богатой семьи, покончил с собой – таких трагедий не знало Иваньково за всю историю существования.
Беда наступила. Она не объединила людей, а развела. Оказалось, что каждый за себя, и нет больше того сплоченного сообщества под названием «советский народ».
Тогда, при социализме было ощущение братства, взаимовыручки. Попавшим в беду помогали всей страной, когда случались землетрясения - в узбекском Ташкенте, в армянском Спитаке. Вместе поднимали целину, строили БАМ.
А теперь? «Советского народа» больше нет, да и страны тоже. Перевернулось все: те, которые раньше дружили, теперь воюют, те, которые раньше жили тихо, занялись терроризмом.
Картина в Иваньково превратилась из идиллической в пост-апокалиптическую. Дома не ремонтировали, некоторые дали трещины на два этажа. Улицы не убирали. Мусор вывозили не всегда. Столы для домино от заброшенности попрели, покрошились. Песок из песочниц вымыло дождями, туда испражнялись собаки и кошки.
Свадьбы стали редкостью. Дети перестали рождаться. Покойников уносили чуть ли не каждую неделю, а раньше – раз в год.
Жители попрятались по квартирам, как по норам. А кто выходил - глаза настороженные, недоверчивые. То же у Вероники. В зеркало неохота смотреть - щеки обвисли и обескровили, как у старухи, уставшей жить. И как не устать, если в магазине, на улице, у подъезда только и разговоров - ох, горе-горе, когда кончится этот ужас?
Вдобавок принялись все, кого ни встретит, жаловаться ей на свои несчастья: у одной сын по пьяни прыгнул с крыши сарая в сугроб и повредил позвоночник, у другой собака смертельно заболела и на работе нелады, у третьей дочку изнасиловали... А у самих, в принципе, не так уж плохо – живут с мужьями, работают. Зачем на Веронику свой мусор вываливают? Она же своими горестями не делится, носит в себе. Им хорошо: поделились и, вроде, полегчало, а ей двойной груз нести.
Без них тоска одолела.
Тоска и безнадега. Они висели в атмосфере, давили к земле. Общеизвестный «закон зебры» в ее отношении был отменен: за черной полосой шла, не белая, а другая черная.
От плохого питания сын перестал расти. У самой объявились болячки, про которые участковый врач Нина Константиновна Перейма сказала – на нервной почве. Забыла, когда нормально спала. А когда улыбалась в последний раз?..
Вечность назад. После смерти матери покатилась ее судьба под горку. Последовал развод, который переживала тяжелее первого. Единственный положительный момент – муж поступил порядочно, в качестве компенсации купил ей подержанный, двухдверный Опель-кадет, отвез с сыном и вещами в Иваньково.
На машине она собиралась заниматься бизнесом - торговать канцтоварами и школьными принадлежностями. Мелочь, конечно, но говорили, в августе выручка такая, что дает безбедно жить целый год.
Дома получилась нервотрепка с регистрацией машины, потому что куплена в Белоруссии. Разругалась с начальником районной ГАИ, написала на него жалобу в область. Как ни странно, ее жалобу не оставили без внимания, пригласили на беседу, после которой вопрос решился за полдня.
Но не успела распродать первую партию товара, в стране грянул очередной кризис, «черный понедельник» его назвали. Рубль обесценился, доллар подскочил, товары для закупки подорожали так, что невозможно было его продать даже с небольшой накруткой.
Вдобавок налоговая заставила за один раз заплатить сумму, которая должна быть распределена на полгода. Сидела там такая маленькая и злющая инспектор по фамилии Майорова, никаких доводов Вероникиных не послушала - что она только начала, палатки еще не приобрела, торговала со стола и выручки приличной не получила. Но уперлась Майорова, а про то, что Вероника имела право на скидку, как одинокая мать, не упомянула.
Потом забарахлил ее старенький, двенадцатилетний Опель, буквально через пару месяцев после покупки.
Забарахлил по-серьезному. Мотор глох посреди дороги, и долго не могли разобраться - почему. Несколько раз тащили машину домой за бампер сочувствующие водители, небесплатно, конечно. Потом бампер отвалился, ездить стало опасно: если заглохнет, как тащить? К тому же отец заскандалил и отказался возить Веронику на рынок. Он вообще вел себя как враг, не первый раз ее предавал, обманывал. Ни разу не поддержал, не пожалел. Наоборот, когда она плакала, говорил с издевкой – «ну похлюпай, похлюпай».
Один знакомый мастер сказал, что, возможно, не работал вентилятор. Ремонт дорогостоящий, денег на него нет. Бизнес заглох.
Ничего не оставалось, как продать Опель. Но люди еще от кризиса не очухались. Машина – предмет роскоши, какой дурак будет ее приобретать, когда на еду денег не хватает? Продала лишь через год, в три раза дешевле покупной цены. Деньги отложила как неприкосновенный запас на непредвиденный случай.
А несчастья, большие и малые, не забывали про Веронику ни на день, в большом и малом. Задумала напечь блинов, замесила тесто, да получилось жидко, а муку последнюю израсходовала. Надо идти покупать. С продуктами в магазинах туго, но понадеялась – повезет, не такой уж дефицит мука блинная, не в Калугу же за ней ехать …
Зря надеялась. Как над старыми девами висит венок безбрачия, так над Вероникой висел венок неудач. Обошла все три магазина, имевшиеся в поселке: в одном сказали - муки нет, в другом - еще не завезли, в третьем - только что закончилась.
Вроде, мелочь. Посмеяться и забыть.
Посмеяться – а как это делается?
Издевательство сплошное. Когда шла домой, кто-то запустил в спину твердым, как камень, снежком. Да, шла она, согнувшись понуро, излучала несчастье, а кто несчастен и жалок, того надо добить, так думают некоторые.
Вернулась домой несолонохлебавши. Плюхнулась на диван, глотая слезы. Что она такого страшного совершила, что невзгоды прямо-таки ополчились на нее? Новый день - новая неприятность, и никакого просвета, даже намека на просвет.
Зря говорят «богатые тоже плачут». Они плачут по-другому поводу. Опустить бы их как Веронику, узнали бы…
Бедность – это унижение для тех, кто к ней не привык с детства. Вероника росла в обеспеченной и полной семье в отличие от половины сверстников, у кого отцы пили или вообще отсутствовали. Семья имела машину, дачу. Наряды с матерью покупали в Москве или шили у местной портнихи Раисы Вячеславовны, жены офицера.
К праздникам мать доставала по знакомству деликатесы: в рабкооповском магазине - «Птичье молоко» и сухую колбасу, на холодильнике - копченую горбушу. За другими вкусностями – сыром «Янтарь», бужениной, апельсинами ездили в столицу. Ворчали, конечно, про дефицит и прочее, зато уверенность была, стабильность. И вдруг, в один миг все перевернулось!
Воспоминания о лучших временах не давали покоя. Всеми силами души Вероника хотела туда вернуться и понимала, что невозможно. Не выбраться ей из удушающей нищеты - этой смрадной трясины, которая питается неудачниками. Один раз засосала, больше не отпустит.
И помощи ждать неоткуда. Ни поддержки, ни совета. Ни передышки от несчастий, ни намека на улучшение. Даже облегчить душу, поделиться не с кем: отец – злыдень, брат занят своими делами, соседям до себя.
И ей расхотелось так жить. Это не жизнь. Это борьба за жизнь. Борьба безжалостная, бесконечная. А Вероника к ней не готова. Неспособна она вставать утром и бросаться в бой. Она не воин. Она мягкая, стеснительная, порядочная. Она рождена в благополучии, хочет жить в благополучии и видеть его в будущем – своем и ребенка.
3.
Депрессия случается по разным причинам: у кого-то несчастная любовь, у кого-то умер близкий человек, у кого-то недостаток положительных эмоций. У Вероники – отсутствие светлого будущего, к чему привели ошибки прошлого. Зависла она в настоящем - среди негативных мыслей, страхов, черных новостей. По природе не склонная к депрессии, она лихорадочно искала выход, хоть тончайшую ниточку - и не находила.
Погружалась в трясину, глубже и глубже, стала задумываться о самоубийстве. Да, это единственная возможность покончить с убогим существованием, которое не приносит радости, а только мучает. Надоело. Всё - всё равно. Жизнь не удалась. Вероника не удалась. В прошлом одни ошибки, настоящее убого, перспективы улучшения нет. Живет одним днем, не думает о завтрашнем. Что о нем думать? Будет то же самое. Скребущая душу тоска...
Тоска ее парализовала. Вероника часами лежала без движения, уставясь в потолок. Не хотелось что-то делать, думать и просто шевелиться. Готовить еду, убираться в квартире - зачем? Это мелочи, это неважно – когда человек умирает, когда гаснет его внутренняя свеча.
Застыть бы, заснуть на несколько лет и проснуться, когда все будет хорошо…
Дома тошно, и на улице противно – кто ни встретится, заводит про свои несчастья, а ей надоело быть мусорным ящиком для других.
Вдобавок стыдно за себя – сгорбившуюся, с затравленным взглядом. Люди помнили ее другой, и она помнила себя другой – с живыми глазами и легкой походкой. Раньше ходила на работу, как на праздник: каждый день в новом наряде, с бусами на шее, в туфлях на каблуках. А теперь лежат эти наряды в шкафу, скомканные и заброшенные, туфли запылились, бусы порвались.
Рваные бусы – разрушенная жизнь.
А началось все… не с развала Союза и не с развода.
Началось со смерти матери.
Ее смерти предшествовала другая, которая произошла в непосредственной близости от Вероники. В те времена жила она в Санкт-Петербурге с мужем, который учился в Военной академии тыла и транспорта. В академии произошел трагический случай.
Руководство ее, подобно многим другим начальникам, зарплату задерживало под предлогом, что «еще не получили от вышестоящей инстанции». На самом деле деньги прокручивались в банке, это знали все. Один офицер не выдержал и в знак протеста выбросился с восьмого этажа. Он упал на козырек над парадным подъездом и умер не сразу - стонал, мучился. Многие видели его из окон, потом рассказывали в подробностях сокурсникам и членам семей.
На следующий день, несмотря на субботу, жалованье выдали, но для жены и двоих детей погибшего офицера оно пришло слишком поздно. Происшествие шокировало впечатлительную Веронику, но вскоре его перекрыло другое, которое коснулось лично ее.
Было Крещенье, выходной день, играли с мужем в карты. Веронике необычайно везло, она много смеялась.
Вечером пришла женщина из академии и сказала:
- У вас умерла мама.
Муж переспросил:
- Чья?
Женщина затруднилась ответить. Сказала, что звонили в академию, просили найти такого-то офицера и передать, что умерла мама.
Женщина ушла, Вероника с мужем остались в недоумении. Тогда не было мобильных телефонов, в общежитии, где они жили, не имелось даже стационарного. На переговорную станцию идти бесполезно – выходной. Время терять нельзя, надо ехать на похороны. Решили по логике: поскольку мать мужа старше Вероникиной, значит, умерла его - она последнее время недомогала.
Помчались на вокзал. Муж купил билет до Краснодара и уехал, Вероника осталась одна.
Через два дня решила позвонить домой.
Когда услышала, что мать умерла, не поверила. Невозможно. Они же только недавно разговаривали - буквально в начале этой недели. Мать была в хорошем настроении, на здоровье не жаловалась, с воодушевлением рассказывала, что собрались покупать собаку. А сегодня ее похоронили...
Невозможно поверить. Нет, так не бывает. Это ошибка - мозг зашевелился, заметался. Может, она не туда попала? Может, неправильно поняла? Может, шутка?
Нет, какая шутка…
У Вероники еще никто из близких не умирал. Ощутила, как ее собственная живая энергия схлынула, тело ослабело, обмякло. Постепенно вползало осознание - произошло нечто непоправимое, ужасное. Матери, ее помощницы, защитницы и опоры, больше нет, она теперь одна на целом свете. Эта мысль заполнила все ее пространство – не только в голове, во всем теле. Мозг затормозил бег и превратился в желе, руки-ноги двигались на автопилоте.
Очнулась в поезде.
И здесь приметы упадка. На улице – крещенский мороз, а вагон, дорогой, купейный, едва отапливался. После предыдущего рейса его не привели в порядок: на полу в проходе - лужа блевотины, туалеты не убраны. Проводник пьяный и шальной, ходил туда-сюда, жаловался со слезой в голосе, что наступил конец его жизни - в следующий рейс отправляют их поезд в Чечню. Там война…
Всю дорогу до дома - в поезде, в автобусе, пешком Вероника плакала. Слезы лились без всякого усилия с ее стороны, сами собой. Она отказывалась понимать и принимать происходящее. Она не видела мать в гробу и где-то в далеком закоулке души надеялась, что это неправда, что мать не исчезла, а просто уехала, далеко и надолго. Вот же лежат ее вещи – пуховый платок, кофта, сумка, значит, она вернется.
И она вернулась. Во сне. Она приходила к Веронике года три – веселая, живая, улыбчивая, значит, хорошо ей там, ведь, говорят, кто скончался на большой праздник, попадает в рай.
И Веронике хотелось туда, где хорошо.
Она выбирала способ покончить с собой, чтоб быстро и небольно. Повеситься – страшно страдать от удушья. Ножом – трудно в себя воткнуть. Хорошо бы таблеток наглотаться, да где их возьмешь.
Она высказывала желание вслух. Отец не обратил внимания, а брат спросил:
- Что тебя больше всего угнетает?
- Воспоминания. О хорошем и о плохом. Вина перед мужем, что не любила. Вина перед сыном, что оставила безотцовщиной. Вина перед собой, что не сохранила семью. Вообще – все прошлые ошибки, из-за которых я теперь в черной дыре.
- Не могу помочь. Разве - взять палку потолще и дать по голове, чтоб все забыла. Да ты обидишься.
Она была близка к самоубийству и почти решилась, одна мысль, одно беспокойство удерживало: что станет с сыном? Если ее не будет, он же останется сиротой, беззащитным, никому ненужным. Оставить сиротой самого дорого человека – это предательство. Нет, должна жить, терпеть изо всех сил. Ради него.
Добавилось ожидание нового несчастья. Сын подрастал, скоро в армию. От одного этого слова российских матерей охватывал ужас: на гражданке беспредел, а в армии беспредел вдвойне. У Вероники нет знакомых в военкомате, чтобы пристроили ребенка поближе к дому, или денег, чтобы совсем его откупить. Призрак «деда», измывающегося над молодым солдатиком, вставал перед глазами... Даже если она сейчас выживет ради него, армия заберет его навсегда.
Голова шла кругом.
4.
У кого депрессия врожденная, тот ищет причины ее углубить, у кого она приобретенная, ищет выхода.
Выход – первостепенная задача, потому что чем дольше длится упадок, тем труднее из него вылезать. И никто не поможет, придется самому вытягивать себя из болота – за волосы, по примеру великого оптимиста Мюнхгаузена.
Из последних здравомыслящих сил Вероника искала выход.
Нашелся случайно. Да не выход, а так, один шанс из десяти миллионов. Шанс, на который надеяться глупо, а не надеяться и ничего не делать - еще глупее.
В популярной передаче «Моя семья» выступала женщина, которая с десятью детьми вышла замуж в Америку. Она не сразу призналась новому мужу, что родила футбольную команду, для начала показала ему двоих. Когда поняла, что человек хороший, забрала остальных. Неизвестно, была ли та женщина настоящей или актрисой, приглашенной рассказать душещипательную историю.
В других передачах расписывали, как беззаботно живется заграницей, в КВН прямым текстом заявили «Лучший выход из российского кризиса – Шереметьево-2». Хлынула эмиграционная волна, состоявшая не только из евреев.
У Вероники зародилась идея.
Идея совершенно фантастическая. В ее обстоятельствах мечтать выйти замуж заграницу все равно, что мечтать полететь на луну. Где бы она с иностранцем познакомилась? Живет в глухом поселке, компьютера с интернетом нет, да в Иваньково телефон лишь недавно провели… К тому же, чтобы прокрутить такую аферу, характер железный надо иметь, а Вероника - простая, интеллигентная, доверчивая женщина, не аферистка, не проходимка, не шустрая столичная штучка.
Отложила идею, поискала другие выходы, попроще, пореалистичнее. Что, собственно, ей надо, чтобы вернуться к жизни? Надо - немножко стабильности, уверенности в завтрашнем дне. И еще мужчину. Не любовника, а мужа. Увядала она без ласки и надежного плеча…
Рассмотрела трезво. Даже если повезет устроиться куда-нибудь, где платят деньги, будет она до пенсии вкалывать за гроши, теряя здоровье и преждевременно старясь. Замуж не выйдет здесь никогда. НИКОГДА. Недостаток мужчин – самая острая российская проблема. Останется вечной одиночкой, а ей еще сорока нет…
Из телепередач сложилось впечатление, что на Западе полно неженатых мужчин, и они ценят женщин из России. Вероника все чаще возвращалась к своему фантастическому плану. Стоит ли он того, чтобы потратить последние силы и деньги? Не окажется ли ее предприятие пустышкой вроде «Рогов и копыт»?
Обдумывала, оценивала, собирала информацию.
В конце концов решилась. Гарантий никаких, но попробовать стоит. У других получилось, почему бы не у нее?
Итак, цель поставлена, но как ее осуществить? Компьютера нет, знакомых, которые подсказали бы, помогли, тоже. Приходилось тыкаться вслепую, учиться на ошибках.
В те времена предпринимательских свобод расцвели брачные агентства. Вероника обратилась в некоторые.
Ее везде обманули. Фотографии и деньги взяли, и больше она ничего от них не слышала. Немудрено. Брачное агентство - самый легкий бизнес. Имеет лучшие шансы прижиться в России, где миллионы одиноких, тоскующих женщин готовы ухватиться за самую призрачную соломинку, чтобы устроить судьбу. От «Бюро знакомств» требуется немногое: сделать заманчивый буклет, разместить рекламу, наобещать клиенткам «золотые горы». Дальше - сиди и получай деньги. Никакой ответственности. Если клиентка когда-нибудь спросит о результатах, отговоришься: мы сделали все необходимое, но вам писем не поступило.
Пришлось Веронике действовать самостоятельно.
Просматривала как-то в газете объявления насчет работы, наткнулась на рубрику «Международные знакомства». Заинтересовалась. Объявления, естественно, на английском, Вероника им владела на бытовом уровне.
Маленькая удача. В Петербурге сын учился в школе с углубленным английским. Поступил туда в третий класс и должен был за пару месяцев наверстать язык до уровня других учеников. Чтобы помочь, Вероника купила самоучитель и взялась изучать вместе с сыном. Получилось у обоих. Ребенок приносил пятерки и восторженные слова учительницы в дневнике. А мама втянулась и продолжила заниматься каждый день – в изучении языка важна регулярность. Живую, разговорную, английскую речь она раньше слышала лишь по телевизору и в песнях, но там быстро и неразборчиво, как сорочий клекот. Читала тексты вслух, чтобы иметь представление – как звучит язык.
Теперь вот пригодилось.
Почитала объявления. Начинались они стандартно: «ищу привлекательную женщину…», а насколько привлекательной ощущала себя Вероника? Внутренне – на двойку. Внешне тоже. Давно не красилась, вообще не рассматривала себя в зеркале. Как-то проходила мимо магазина, заметила в витринном окне ссутулившуюся фигуру в пальто, висевшем мешком. Не сразу дошло, что это ее отражение.
Просмотрела свои последние фотографии, сделанные Полароидом пару лет назад, в Петербурге, сразу после кончины матери. Боже, это не женщина, а символ печали – лицо застывшее, как маска, взгляд апатичный, как у душевнобольной. Разве в такую женщину кто-нибудь влюбится?
Снимки порвала, от них плакать хочется.
Нет, надо встряхнуться. Надо все делать хорошо, иначе не стоит начинать. Качественные фотографии – это половина успеха, так говорили в агентствах. А, все-таки не совсем они были бесполезны, кое-чему научили…
Легко сказать – сделать удачное фото, Вероника нефотогенична. В двух случаях получалась более-менее прилично: когда была выпивши или весело, от души смеялась. Оба случая происходили в непринужденной домашней обстановке. А фото требовалось студийное, профессионального качества - показать ее с выгодной стороны и, желательно, лучше, чем есть на самом деле. Загвоздка. Напряженно позируя в студии, она выходила ужасно.
Так что же теперь - отказываться от мечты?
Конечно, нет. Цель поставлена, будем достигать. Вероника сходила к парикмахеру. Покопалась в шкафу, выудила вещи пятнадцатилетней давности, примерила. Получилось неплохо: прямая, черная юбка до колен, которую носила еще до родов, подчеркивала ее сохранившиеся бедра; кремовая, кружевная кофточка, в которую раньше наряжалась по праздникам, выгодно выделяла грудь; узкие туфли на каблуках стройнили ноги. Посмотрелась на себя сзади – выглядит на двадцать пять в ее тридцать восемь. Накрасилась, взяла бутылку водки и поехала в город, в фотосалон.
Записалась в очередь.
С трепетом в груди вступила в темную студийную обитель. Хорошо, что фотографом оказался не тупой, пожилой ремесленник, привыкший снимать клиентов в двух позах - «анфас» и «в полуоборот», а молодой, амбициозный парень. Вероника объяснила, что нефотогенична, что имеет крайнюю необходимость в фотографиях лучшего качества. Поставила бутылку на стол. Парень загорелся, засуетился. Сообщил на приеме, чтобы к нему пока не направляли клиентов. Достал стакан, случайно оказавшийся в столе. Выпили. Поговорили «за жизнь». Еще раз выпили и приступили к работе.
Мастера звали Володя, он оказался экспериментатором: пробовал себя, как профессионала, и Веронику, как объект, в разных позах и ракурсах. Нащелкал целую пленку, и Вероника надеялась, что минимум два фото получатся.
Не получилось ни одного. И она, и мастер были разочарованы. Особенно он. Видимо, из чувства вины предложил Веронике приехать через неделю, переделать сессию, бесплатно. Она приехала, конечно. Без бутылки.
Теперь Володя не экспериментировал. Предложил несколько классических положений, чуть-чуть их поменяв, чтобы не вышло банально-слащаво – когда пальчик у подбородка. Опять потратил целую пленку.
На сей раз не зря - три кадра вышли отлично, прямо-таки на заграничном уровне. Правильно поставленный свет, расстояние от лица до камеры и удачный ракурс делают чудеса. Теперь Вероника и спереди выглядела на двадцать пять. Без фотошопа.
Фу-у-у, одно дело сделано. И не самое сложное.
Началась рутина - просмотр объявлений.
Поиск подходящего партнера - долгая, нудная процедура, за которую Вероника взялась с упорством маньячки, которой нечего терять.
5.
Письма посылать за границу дорого. Чтобы не отправлять заведомо обреченные, она прочитывала объявления внимательно и отбирала соответствующие условиям – с той стороны и со своей.
У нее их - куча. Чтоб мужчина был подходящего возраста и ни в коем случае не моложе. Чтобы не был против ее ребенка и не желал своего, рожать еще раз не входило в планы. Чтобы имел серьезные намерения, а не искал даму «для проведения отпуска». Чтоб не слишком высокий, не слишком старый, по-английски разговаривал хотя бы «a little bit»…
Чем больше условий, тем труднее поиск. За два года она получила несколько ответов из разных стран, но ни с одним мужчиной переписка не завязалась - кто-то забраковал ее, кого-то забраковала она.
Один американец потребовал фото в купальнике, и чтобы Вероника писала длинные письма. В купальнике она выглядит прилично, а кто ее, полуголую, снимет, сын, что ли? Неприлично. К тому же она и по-русски не любительница писать длинно, а по-английски... Что бы она ему сообщила? Что перебивается с копейки на копейку? Что согнулась под гнетом несчастий? Что отупела от забот, устала от борьбы? Что хотела бы умереть, но и это невозможно? Что просто несчастна... Но предупреждали в одном брачном бюро - в письмах ни в коем случае нельзя жаловаться.
Мужчина из Финляндии рассказывал про себя – любит играть по вечерам на рояле, имеет сына-подростка, одного возраста с Вероникиным сыном, должны сдружиться. Вероника воодушевилась, послала еще одно фото, а он вернул и сообщил, что на днях нашел «женщину своей мечты».
Из Германии пришло фото улыбающегося мужчины с усами, в костюме-тройке – слишком красив, чтобы поверить, что он одинок. Из Португалии писал кто-то с тремя детьми – дополнительный груз, который ей не по силам. Из Франции требовал, чтобы она писала по-французски, а потом сказал, что не хочет искать новую супругу, чтобы не травмировать дочь, которая ему дороже собственного счастья.
Из Швеции прислали такое корявое письмо и страшное фото, что она на полном серьезе подумала - псих. Написал человек из Югославии, но ясно - он не меньше Вероники стремился покинуть родину, ведь в тот момент Белград бомбили американцы.
Написал мужчина из Австралии со странным предложением. Мол, хорошо, что у нее есть сын, пусть она отдаст его ему, а он с ней распишется и будет обеспечивать, но жить по-супружески не будет. И на что рассчитывал? Придурок и педофил. Нет, до такой степени отчаяния она еще не дошла. И не дойдет.
В Данию приглашал мужчина, безработный, как хобби игравший в любительском оркестре барабанщиком - показался несерьезным. Другой, кажется австриец, предлагал авантюру – переехать с ним в Америку, купить казино, чтобы легко разбогатеть. А ей надоели авантюры, покой требуется, и муж хоть немного обеспеченный, чтобы жить, любить и растить сына…
Потихоньку все мало-мальски подходящие кандидаты отвалились, затишье наступило на рынке женихов. Зря Вероника считала дни до следующего выпуска газеты, которая выходила чудовищно редко - раз в две недели, зря с замирающим сердцем раскрывала ее. Она смягчила условия, но и под них подходило все меньше людей. Те, которым иногда писала, отвечать не спешили.
За полгода не пришло ни одного письма. Может, и приходили, да не доходили до адресата, почта в Иваньково работала кое-как. В Калуге тоже. Почтальонша тетя Валя рассказывала: конверты из-за границы на областном почтамте вскрывают, ищут деньги. Если вскрыли неаккуратно, письмо вообще выбрасывают.
Значит – конец мечте, на которую Вероника возлагала последнюю надежду? На ее достижение потрачены годы жизни и куча денег, которых и так в обрез, но закатилась она, мечта, едва поднявшись над горизонтом....
Подступало отчаяние.
В который раз.
Испугалась Вероника. Если без перерыва отчаиваться, дойдешь до точки, когда станет вообще всё равно, даже сын...
На кого она его покинет?
А на кого покинули ее?
Мрачные мысли навалились с новой силой.
Она уже не плакала, потому что «Москва слезам не верит» и никто не верит - каждый за себя, и некогда вытирать чужие слезы. Они застряли комом в горле сразу после смерти матери, и тот спазм не отпускал, наоборот – усиливался, из-за чего было трудно глотать, и не хватало дыхания.
Случайно обнаружила, что потеряла свой звонкий, певческий голос. Пригласила ее на день рождения школьная подружка Танька Огородникова, Вероника у нее свидетельницей на свадьбе была. А в прошлом году на похоронах - муж повесился с перепоя. После выпивки и закуски завели любимую песню одиноких «Виновата ли я». Раньше Вероника запевала ее, лихо выводя высокие ноты, теперь не пропела и одного куплета – хрипела, и самой было странно себя слушать. Танька сидела, нос повесив – молодая вдова.
Не день рожденья получился, а… неизвестно что.
Перестала ходить Вероника по гостям.
Ощущала она жуткую усталость, душевную и физическую, не хотела НИЧЕГО. Ни работы, ни мужа. Ни счастья, ни беды. Ни любви, ни смерти. Целыми днями лежала с закрытыми глазами, и чтобы никто не трогал, не разговаривал. Не напоминал о внешнем мире - он не хотел ее, она не хотела его и приготовилась покинуть. Надеялась, что это произойдет само собой, однажды заснет и не проснется.
До того безразличие одолело, что оттолкнула двоих мужчин, старых знакомых, которые неожиданно возникли в один год с перерывом в три месяца.
С первым познакомилась лет восемь назад, после первого развода, когда работала в облвоенкомате – он приходил к ее начальнику. Звали Сергей, капитан милиции, больше Вероника ничего про него не знала. Встречались редко, с большими перерывами, то он пропадал, то она, после чего случайно или закономерно снова находили друг друга.
Связывала их не любовь, а шальная буря, которая возникала от одного взгляда. Каждая встреча – голодный, от того сладкий секс и обязательно маленькое приключение. Гуляли в парке, наткнулись на хулиганов, которые собралась Сергея избить, а Веронику изнасиловать. Спаслись от них бегством, потом вспоминали и хохотали. То ранним утром упустила она первый автобус до Иванькова, Сергей остановил машину, которая поливала улицы, и уговорил водителя довезти даму до места. То сидят в трамвае на одиночных местах – он сзади, начинает приставать к Веронике «Девушка, девушка, как вас зовут?»…
Весело было с ним. И ему с ней хорошо.
Чаще встречаться Сергей не хотел, честно говорил, что боялся влюбиться. Он был то женат, то свободен, но вместе жить никогда не предлагал, да она бы не согласилась. Не рассматривала его как возможного мужа – слишком красивый и шальной, силен по-мужски, ему одной женщины всегда будет мало. Изредка, в охотку – самое то. Отдушина и непринужденность.
В тот раз увиделись случайно - она ехала в автобусе, он стоял на остановке. Заметил ее в окошко, помахал рукой. Она ответила. Вечером он позвонил, предложил встретиться. Она отказалась. Он звонил каждый день, пока Вероника не согласилась.
Сергей приехал поздно вечером, она ждала его на конечной остановке. Он уговаривал поехать с ним. Она слушала и не понимала – зачем? Провести вместе ночь? Ей не надо. Ей больше НИЧЕГО не надо от этой жизни, она на пути в другую и возвращаться с полдороги не намерена.
После получаса уговоров он разозлился, обозвал ее заразой и вскочил в автобус. Она ушла домой, не испытывая ни малейшего сожаления.
Другой мужчина, Борис - неженатый, в меру симпатичный, в меру обеспеченный. Работал машинистом товарных поездов, а железная дорога была одним из немногих предприятий, которые выдавали зарплаты вовремя и неплохие.
С ним Вероника познакомилась впервые, еще когда мать была жива. Расстались по глупости и непонятно – по чьей. Он рассказывал, что следил за Вероникой все последующие годы, расспрашивая товарища, тоже машиниста, который жил с ней по соседству. Потом тот товарищ развелся, женился на молодой и уехал жить по другому адресу.
Борис на пару лет потерял ее из виду. Но не забыл. Как-то в начале декабря, вечером приехал на машине к дому Вероники. Позвонил в дверь, позвал на улицу. Сидели в его «Москвиче». Он что-то спрашивал, она коротко отвечала, стеклянно глядя сквозь ветровое стекло, и желала поскорее выбраться из машины, как из клетки.
Под конец он спросил:
- Что будешь делать на Новый год?
- Ничего.
- Позвони мне вот по этому телефону.
Написал номер на клочке бумаги. Она сунула его в карман и ушла. Конечно, не позвонила. Раньше Борис ей очень нравился – степенный, основательный, не пьет, не курит, собиралась за него замуж тогда, в первый раз. Но теперь НИЧЕГО не хотелось. Да разве позволит ей совесть вешать на шею хорошему человеку не только себя, бедную, безработную, но и сына?
Вероника продолжала катиться по наклонной. Разучилась улыбаться, просто забыла - как это делается. Не думала о будущем - знала, что его у нее нет. Не ждала слова поддержки, потому что не от кого.
Психика не выдерживала пытки несчастьем, Вероника начала сходить с ума.
Один раз поехала на базар за овощами, заодно собиралась купить какую-то мелочь, то ли открывалку, то ли картофелечистку. Увидела ее на развале, попросила показать. Взяла в руки, покрутила, рассматривая. Потом ушла к прилавкам с овощами.
Через некоторое время видит перед собой разъяренное лицо продавщицы с развала. Та орет:
- Где открывалка? Ты за нее не заплатила! Щас как дам по морде! Или плати десять рублей, или возвращай!
Вероника заглянула в свой пакет. Там, действительно, лежала упаковка с открывалкой, но как она туда попала, Вероника не помнила. Достала, отдала продавщице. Та злобно прорычала:
- Дать бы тебе по морде...
Но желание свое не исполнила, наверное, слишком жалкий вид был у «преступницы». По дороге домой она вспоминала - что же на самом деле произошло. Точно знала, что собиралась купить открывалку - до воровства она бы не опустилась. Но последующее полностью исчезло из памяти. Значит, она подержала ее в руках, пожелала оплатить и забыла? Положила в сумку, думая, что все в порядке, и ушла?
Вспомнился еще один случай, похожий. Садилась в маршрутку вместе со знакомой женщиной, тоже из Иванькова, пока Вероника доставала кошелек, она передала на билет за двоих. А в конце пути говорит:
- Ты мне за проезд деньги не отдала.
Не отдала? Вероника помнила - доставала кошелек, возилась с однорублевыми монетами, отбирая три рубля, чтобы отдать ей…
Возилась и положила обратно? Совершенно не помнит. Стыдоба.
Скоро в психушку?
Но поход в психушку отложился. В тот момент, когда Вероника окончательно перестала бороться и смиренно склонила голову под оплеухами судьбы, в глухой «поселок городского типа» пришло письмо из далекой Голландии...
