"Между нами, вампирами" - не вампирская сага, а повесть в стиле реализм с добавлением фантастики.
Четыре эпизода из жизни Франсуа Фикелмона. Он вампир, но это не значит, что жизненный путь его усеян розовыми лепестками. Живет тысячу лет, старается постичь истины жизни, найти счастье.
Здесь отрывок из романа. Сцена встречи героя и девушки. В данном эпизоне героя зовут Шон.
…Шон держал путь к устью речки, впадавшей в озеро Сент Клэр, к островку, которому дал название «Седой». Когда увидел его впервые прошлой осенью, удивился на природную красоту. Лес на этой стороне состоял из хвойных деревьев, на острове – исключительно из лиственных, в основном из кленов. Кроны их окрасились ярко – во все цвета палитры с добавлением оттенков. Облачное осеннее утро приглушило их, накрыв седым, полупрозрачным туманом. Получилась картина в пастельных тонах и в натуральную величину.
С тех пор Шон иногда приходил на берег озера, ни за чем конкретно, только издалека полюбоваться на шедевр природы, понаблюдать, как он изменяется с временами года. Когда вода замерзла, перешел по льду на остров, поставил ловушки для бобров. Приметил их норку в одном месте возле плотины прямо под поверхностью воды. Соблазнился легкостью добычи – бобры здесь непугливые, повышенной осторожности не соблюдают, выход из норы не углубили.
Выступив из леса, Шон оглядел поверхность озера. Маленькая удача — лед чист, снег с него сдули предвесенние ветра. Приблизился к береговой границе, проверить лед на крепость. На вид он был толст и прозрачен, зеленовато-голубой – по цвету озерной воды. Шон потоптался, попрыгал. Вроде держит, не треснул, не подмок. Расстояние до островка Шон преодолел за минуту. Снегоступы не снимал, чтобы не скользить.
Вот бобровая плотина: у основания ее — ствол молодого дуба, конец которого подгрызен в виде конуса, ветки навалом. Здесь поблизости норка под водой. Пять дней назад пришлось Шону пробивать полынью — установить капкан, который на веревке. Конец ее укрепил на палке на берегу. Чтобы проверить капкан надо снова долбить лед, для чего Шон предусмотрительно имел при себе топорик.
Снял с плеч одеяло и сумку, положил на снег. Рассмотрел полынью. Она схватилась льдом неровно, бугристо. Размахнулся, хряснул по центру. На третьем или четвертом разе образовались длинные трещины. Тут Шон не рассчитал, допустил ошибку. Ему бы дальше осторожнее долбить, да не сообразил вовремя, устал в дороге, на другие мысли отвлекся. Не вовремя внимание притупил, продолжил махать с прежним энтузиазмом.
В один момент лед зарычал и треснул уже дальше – прямо под Шоном. Не успел он сообразить или отскочить, оказался по пояс в воде. Топор отпустил падать на дно, сам начал судорожно цепляться руками в рукавицах за края полыньи. Рукавицы предательски скользили, не давали уцепиться. Кое-как скинул, оказалось — без пользы: пальцы вмиг озябли, стали непослушными и вскоре потеряли чувствительность.
В панике начал болтать ногами, но только усугубил. Снегоступы крепко зацепились за что-то в воде, не отпускали всплыть. Потом, вроде, отпустили, да поздно — течением потянуло под лед. Меховые сапоги намокли и повисли пудовыми гирями на ногах, усугубляя никчемность попыток.
Хоть и был Шон бессмертным, а испугался всерьез. Промелькнуло: именно такого способа смерти следует избегать. На суше проще. Убили вампира, он полежал, раны затянулись — воскрес. А когда захлебнется, воскреснуть будет проблематично. Потому что останется лежать на дне: оживет — тут же снова захлебнется. Придется ждать, пока тело вынесет на сухое место, а того времени может не наступить. Опоздает воскрешение: мясо растащат рыбы, или разложится от времени и влияния воды.
Мысли пронеслись в голове, но не помогли, только прибавили страха. Шон начал извиваться всем телом, будто собирался оттолкнуться от воды, выпрыгнуть на берег. Бултыхался, позабыв необходимость сохранять спокойствие. Да, легко сказать. Когда погибаешь, тело само по себе начинает дергаться, членами шевелить. Чудеса призывать на помощь. Шону помечталось: вот бы озерный монстр, на дне дремавший, проснулся, подплыл посмотреть на нарушителя подледного штиля. Проявил бы сочувствие, подтолкнул невезунчика на поверхность…
Несколько раз он скрывался под водой, с напряжением сил всплывал – каждый раз на более короткое время и едва успевая хапнуть воздуха. Когда опять погрузился, показалось – в последний раз. Сил на борьбу не осталось, начал задыхаться. Надежда на спасение тонула вместе с ним. Последней вспышкой сознания ощутил: сам не выплывет, помочь некому, еще мгновение и…
Чья-то крепкая рука схватила за воротник. Потянула вверх через сопротивление течения и набухшей одежды. Вытянула на лед, оттащила подальше от края.
Шлепнулся Шон безвольно и не поверил, что — на твердую поверхность. Лег щекой на лед, закрыл глаза. Ощутил смертельную усталость. Вода не торопилась с него стекать, застывала в движении, удобно устраиваясь в порах одежды и кожи. Холод отточенными ледяными ножами резал тело. Шевелиться не было мочи, даже открывать глаза – веки как чугунные. Каждое движение приносило жестокий болевой прострел. Хотелось замереть, дать отдых мышцам и мыслям. Лежать лениво, слушать собственное дыхание и ни о чем не думать.
Борьба с водой стоила слишком много напряжения и показалась напрасной. В прежнее здоровое состояние ему больше никогда не вернуться – слишком тяжел нанесенный ущерб. Лежит бездвижным пластом, пропитанный водой до внутренностей. Тело не ощущается, вместо конечностей – парализованные ласты. К чему бороться за себя, если нет сил даже пальцем шевельнуть? Нет, существовать в состоянии дохлого окуня – смысла мало. Шон не согласен. Лучше сейчас, сразу уйти, замерзнуть, забыться и не проснуться, чем мучиться от боли и навечно наступившей беспомощности.
Сознание расплывалось и темнело. Становилось все равно – жив он или мертв, лишь бы оставили в покое…
Но его не оставили. В очень грубой форме. Его спаситель, видимо, не был настроен позволить Шону погибнуть во второй раз. Не для того трудился, вытаскивал. Начал пинать его – настырно, острыми, короткими тычками сапог. Пинал до тех пор, пока Шон не начал живее шевелиться, уворачиваться. Потом набрал сил, встал на четвереньки, шатаясь как новорожденный теленок. Потом кое-как оторвал руки, сел на колени. Пошатался словно пьяный, уловил баланс. Поднялся на ноги, неуверенно и с тошнотворным кружением в голове. Посмотрел мутно – кто его теребил?
Не поверил глазам, подумал – галлюцинация от недавно пережитого. Перед ним стоял не крепкий мужик – спаситель неосторожных охотников за бобрами, а малорослая девушка. Причем не-европейка. Национальную принадлежность ее нетрудно оказалось определить даже Шону, никогда не видавшему народа, первым открывшего Америку — задолго до викингов и конкистадоров.
Лицо ее из-за мутного сознания хорошенько не разглядел. Обратил внимание — одежда выглядела просто и изящно: шапка с пушной оторочкой, с таким же воротником куртка до колен, брюки забраны в меховые мокасины. Шапка, подол, обувь расшиты ритуальными рисунками. Правый рукав куртки мокрый. Шону хватило ясности ума догадаться – именно той рукой она тащила его из воды.
Девушка осматривала утопленника строго-оценивающе, будто определяла на жизнеспособность. Когда поднялся, хлопнула его пару раз по щекам – привести в полноценное сознание. Потом сказала по-французски:
— Раздевайся. Догола. Я пока разведу костер.
Шон был до крайности удивлен, услышав в дебрях северо-американских лесов родную речь – от неграмотной дикарки.
— Откуда знаешь французский?
— Потом объясню. Торопись, а то замерзнешь до смерти. Есть одеяло прикрыться?
— Есть.
Путаясь непослушными пальцами, Шон расстегнул тулуп на волчьем меху, сбросил на снег, остался в рубашке и штанах. Неловко подумал: прежде чем раздеваться догола надо бы попросить девушку отвернуться. Потом подумал – глупость, не в парижском салоне находятся. Когда речь о жизни и смерти, тут не до стыда. Стянул все. Странно — холода не почувствовал.
Девушка тем временем натаскала веток с бобровой плотины, шустро развела огонь. Сходила за вещами Шона. Оглядела голого с ног до головы, бесстыдно задержашись взглядом на его интимном месте. Одобрительно хмыкнула, надела варежки, захватила горсть снега. Зашла со спины, принялась его растирать, начав с плеч.
Скоро кожа заполыхала жаром. От манипуляций девушки кровь зашевелилась быстрее, разнося тепло по мышцам и внутренностям, оживляя организм, возвращая гибкость окаменевшим было суставам. Шон помогал ей себя восстанавливать, растирался спереди руками. По окончании процедуры накрылся одеялом, сел поближе к костру. Хорошо, в сумке лежали запасные, толстые носки – подарок заботливой Бренды. Пригодились кстати.
Его мокрое белье девушка развесила сушиться на ветках вокруг костра, тулуп растянула на двух палках. Покопавшись в сумке Шона, достала котелок, насыпала снега, повесила кипятиться. Присела рядом, близко – плечо к плечу. Протянула ладони к весело трещавшему пламени. Замерла будто задумалась.
Шон поймал ее руку, повернул ладонью вверх, погладил, рассмотрел: небольшая, упругая, сложенная гармонично — почти как у аристократки. Удивился – как девушке удалось такой несильной с виду рукой вытянуть его из полыньи? Впрочем, хрупкой она не выглядела. «Ее народ не может себе позволить быть ходосочным, нежизнеспособным. Они – часть окружающей природы, должны соответствовать ее законам. Главный из которых: выживает сильнейший», — сделал вывод Шон.
Он еще не сталкивался с индейцами лицом к лицу, но много слышал, в основном нелестных отзывов. Подавляющее большинство пришлых питали к ним ненависть, которую Шон не разделял. Почему он должен ненавидеть людей, которые лично ему не сделали пакостей? Он прошел этот этап – слепой ярости к инородцам. Давно, когда по наущению духовных вождей отправлялся в крестовые походы истреблять неверных – на их исконных террториях и в собственных жилищах.
Сейчас то же самое происходило на землях Нового Света. Несправедливость, которая трезвомыслящему человеку видится так: гости пришли и начали истреблять хозяев. Те сопротивляются, их истребляют беспощадней. Чтобы подогреть собственную ненависть, рассказывают сказки про их «первобытную» жестокость, насмехаются над «нецивилизованностью», презрительно называют «краснокожими».
Он пристальней взглянул на девушку. Ее кожа имела цвет чистого песка на мелководье – едва ли не светлее его собственной. Лицо округлое, азиатского типа, с чертами тонкими, будто откорректированными столетиями строгой селекции. А главное – необычные, плавно очерченные глаза, которых Шон ранее ни у кого не видел и которые напоминали спокойные озерные волны: верхняя волна начиналась в уголке, поднималась некруто, затем опускалась и опять шла вверх. Нижняя повторяла очертания верхней, только слабее.
Сверкающие черным блеском глаза смотрели спокойно и всепонимающе, будто девушка познала истины Вселенной.
— Ты меня спасла, — сказал Шон.
Она пожала плечами, мол – обычное дело, не стоит удивляться.
— Ты бы меня тоже спас, если бы я тонула, — сказала утвердительно как само собой разумеющееся. — Наш шаман Тэн Гек Вуну, по-вашему — Дождь На Лице, учит: живи в мире с окружающим, помогай тому, кто попал в беду. Когда-нибудь помогут и тебе.
— Мудрый у вас шаман. Как тебя зовут?
— Онейда.
— Меня Шон. Как ты здесь оказалась?
— Это моя территория. Ловлю здесь бобров. Я давно за тобой наблюдала, с начала зимы. Сегодня стояла и смеялась про себя: ну кто в это время лед рубит? Он предательский. Подтаял, а сверху незаметно. Надо было потихоньку расковыривать. Так и знала, что провалишься.
Она улыбнулась. Щечки ее сильнее округлились, стали похожи на бокастые, спелые яблоки. Вот бы их укусить… нет, поцеловать… А, наваждение – Шон отвел взгляд от соблазна. Насмешливость девушки не обидела, но задела мужское самолюбие.
— А предупредить не могла?
— Если бы предупредила, ты бы не научился. В другой раз ту жу самую ошибку сделал. А так – получил урок, на всю жизнь запомнил.
Возразить Шон не нашелся.
— Откуда знаешь французский?
— От Проспера. Он француз был, проповедник. Шесть зим жил у нас в племени. – Цифру «шесть» Онейда продемонстрировала на пальцах – пять и указательный. — Сначала хотел обратить нас в католическую веру. Когда не получилось, решил остаться здесь жить. Он мне стихи читал по-французски и руку зачем-то целовал. Своему языку учил. Говорил: вырастешь, поедешь в Европу. Будешь говорить по-французски, тебя все поймут… Его прошлым летом медведь покалечил до смерти. Проспер сам виноват, не соблюдал правил. Когда встречаешь крупного зверя, по закону леса надо признать себя ничтожным: присесть пониже, не смотреть в глаза, не двигаться. А Проспер не сообразил. Испугался, побежал. Медведь – за ним. И наказал.
Забулькала кипящая вода.
— У меня в сумке заварка из сухих листьев черники, — сказал Шон. — Можешь заварить. Но у меня кружка одна.
— Ничего. Будем пить из одной по-очереди. Только предупреждаю: по нашим обычаям это означает, что мы породнимся, — проговорила Онейда и вопросительно взглянула на мужчину. – Не бойся, не как муж и жена, а просто — больше чем друзья. Если не желаешь, пей первым. Я подожду.
— Нет-нет, это здорово – из одной кружки.
«Хороший обычай, логичный, — подумалось Шону. – Если пьешь с кем-то из одной посуды, это уже знак взаиморасположения. С врагом чаевничать не станешь». Мозг кольнула странная идея, нет, скорее ощущение – они уже породнились. Девушка первая сделала шаг навстречу — спасла его, а ради чужака жизнью не рискуют. И после – не убежала, не оставила беспомощного на льду. Несмотря на то, что он – белый. Вроде бы из противоположного стана. Она же наверняка понимает, что помогла фактически врагу.
«Или у них другие понятия о таких вещах? – потекли мысли Шона, словно ручеек, расширяясь и углубляясь. — Конечно – другие. Это только «просвещенные» европейцы видят угрозу в каждом, кто выглядит иначе, считают идиотами те народы, которые не изобрели ружья. Маленькая Онейда могла бы преподать нам всем урок. Ведет себя по-дружески, естественно, будто мы давно знакомы. Отвечает честно и охотно. Смотрит небоязливо, доверчиво. Как ребенок. Мудро с ее стороны. Того, кто так открыт, трудно предать или убить ни за что».
Он чувствовал к ней благодарность и доверие. Шон смотрел на Онейду и каждое ее движение ему нравилось. Как она грациозно наклоняется к котелку, как аккуратно высыпает туда заварку, как умело, не проливая драгоценные горячие капли, мешает палочкой воду. По природе сдержанный, по опыту недоверчивый, Шон не ожидал от себя подобных нежностей. Так смотрят на близкого человека. Родного. Люби… Ах, не торопись, осадил себя Шон, приглядись к девушке получше.
Купить и читать полностью
Литрес
Озон
Амазон
