Как Вероника ходила на демонстрацию (пятый рассказ про Веронику)

— Завтра идем на демонстрацию, не забыла? – спросил Герард по телефону. – После зайдем в Макдоналдс. Полдня займет. Если надо в магазин, сходи заранее, а то потом неохота будет. Начало демонстрации в час. Заеду за тобой в четверть первого.
— Ладно, — сказала Вероника. – Только если дождь не пойдет.
— Не пойдет. Я прогноз по телевизору смотрел. Самая подходящая температура, восемнадцать градусов. Но никогда не знаешь в Нидерландах… На всякий случай захвати шапочку от дождя.

Назавтра была суббота. Вероника проснулась в полвосьмого, сама по себе, и почувствовала – выспалась. Та французская соседка, что будила ее не свет ни заря чихом и классической музыкой, пару лет назад умерла, в ее квартиру въехали тихие люди.
По выходным многие граждане спят до полудня — потому, что накануне гуляли допоздна. Вероника не гуляла, по-старорежимному соблюдала распорядок дня. Распорядок для выходных и будней у нее одинаков: в одно и то же время лечь, в одно и то же время встать, в промежутке заняться остальными делами. И не забыть три раза в день выпить капучино с большим количеством молока! Вкусно…

Суббота – день уборки и стирки, Вероника свято его соблюдала. Когда работала. И теперь, когда не работает. Убираться по субботам – привычка, привезенная еще из России. Привычка полезная и необходимая, такие к пятидесяти годам укореняются, и нет смысла их менять.
Ну, стирка-уборка подождет, не с ранья же ими заниматься. Выскочила из-под одеяла и, сохраняя тепло, быстренько нырнула в мягкий, махровый халат — подарок Герарда на прошлое Рождество. Не умываясь, поспешила к компьютеру проверить почту, почитать газеты – не ради интереса, а чтобы глаза проснулись.

Читала чаще всего три: одну голландскую и две русских. Голландскую — чтобы быть в курсе мировых и местных событий. Русскую бульварную – ради историй из жизни старых, советских еще, артистов и других представителей богемы. Русскую новостную – чтобы быть в курсе мировых событий с другой точки зрения.

Пробежала глазами по заголовкам, не нашла ничего позитивного или познавательного. Все как обычно. В голландской на первых местах новости футбола, шоу-бизнеса и немного о кризисе – пенсии в следующем году сократят на пару процентов, потому что пенсионные фонды вложили капиталы в американские банки, которые лопнули.

В русской бульварной фоторепортаж с вертолета на тему «контрасты современности»: дома-дворцы новой российской знати рядом с халупами деревенских жителей.
В новостной заметка про министра, который с помощью любовницы из налоговой наворовал бешеные миллионы. Его расспросили и отпустили, ее посадили под домашний арест в пятикомнатной квартире. И ясно — обоим тюрьма не грозит. У Вероники шевельнулось возмущение и тут же улеглось. Раньше она писала отзывы на материалы, которые ее задевали, потом перестала – бесполезно, только себя накручивать.
Ничто из прочитанного ее напрямую не касалось, почитала и забыла.

Пошла в душ – смывать полученную никчемную информацию. А ведь есть люди, которые с утра первым делом включают телевизор. Что там смотреть? Новости – сплошной негатив: где-то взрыв, где-то война, где-то ураган, где-то наводнение, и везде жертвы. Зачем Веронике погружаться в чужие печали? У нее свой мир, там принцип «самая лучшая новость – отсутствие новостей».

И почему редакторы считают, что людям ежедневно требуется доза шока, как наркотика? Почему из информационных лент выбирают одни несчастья? Они лучше продаются?
Если бы Вероника была редактором, создала бы передачу «Бюро добрых новостей». Нет, создала бы целый канал добрых новостей. Набрала бы штат молодых, положительно заряженных корреспондентов и выпускала бы в свет только сообщения о хороших вещах. Их происходит в мире огромнейшее количество, больше, чем негативных. Родить долгожданного ребенка, получить диплом, выздороветь от тяжкой болезни, открыть новое лекарство, написать первую книгу, вырастить гигантский помидор, да просто признаться кому-то в любви… Сколько увлеченных людей, сколько радостных событий! Почему они остаются в тени?

Счастье – в каждодневных мелочах, о них надо вспоминать почаще.
Ну, расфилософствовалась… Вместо песни под душем.
Десять минут приводила в порядок лицо. Эти десять минут – святое время, ради того раньше вставала, когда работала. Ухаживать за кожей – ее идея фикс, не переставала даже в периоды депрессии. И не требуется применять сверхсложные процедуры или обращаться к дорогостоящим врачам. Все проще — забыть про лень и найти мотивацию.

Мотивацию имела сильнейшую – после первого развода надеялась еще раз выйти замуж, стремилась сохранить товарный вид. Потом пошло по привычке. Маниакально не хотела увядать, не представляла себя морщинистой бабкой. Сразу видно — женщина не любит себя, не заботится. Унизительно это, стыдно. Да, когда-нибудь и она постареет, но будет тот момент оттягивать.

В уходе за собой важно постоянство. Пропустишь один день, не наверстаешь. В молодые и средние годы Вероника половину свободного времени посвящала процедурам по сохранению внешности или чтению о том. Применяла лучшие материалы, которые имелись под рукой — природные. Летом делала маски из фруктов и ягод, что росли на огороде, в ход шли клубника, малина, яблоки, огурцы, помидоры. Зимой сырая картошка, мед, хлеб. И круглый год кусочки льда. В сорок выглядела на двадцать пять.
Потом, уже в Голландии, заметила: кожа в хорошем состоянии, а конфигурация лица изменилась. Гладкий девичий овал исчез, появился тяжелый, возрастной. Черты расплылись, глаза сели глубже. В пятьдесят пять выглядишь на пятьдесят пять, пусть и без морщин.

К чему прилагать титанические усилия, чтобы выглядеть на свой возраст? Смысла нет. Надоело. И мотивация пропала — после развода с Симоном Вероника не желала больше «устраивать судьбу». Одной лучше. Запускать себя не будет, но маски и лед оставит в прошлом.

Да, с возрастом многое становится неважным, вернее на многое меняется взгляд. Узнаешь о себе новые вещи. Например, что сохранить лицо легче, чем сохранить вес. В двадцать лет о нем мало заботишься: остаешься в норме, если не переедаешь. У Вероники норма 60 кг, тощей никогда не была, толстеть себе не позволяла. После тридцати заметила первые трудности со сдерживанием веса. После сорока трудности переросли в борьбу. После пятидесяти в панику – поправлялась не от пирожных или чипсов, а от помидора или яблока, съеденных после шести.

Возникла новая мания – держать вес в разумных греницах, пусть они и расширились килограммов на пять. Толстые люди выглядят глупо. И не только. Возникает множество глобальных проблем: с одеждой, со здоровьем, с гигиеной. И мелких: наклониться застегнуть сапог живот не позволит, прокатиться на велосипеде не позволит задница. Сплошные ограничения. Толстые становятся беспомощными, чаще обращаются к врачам, а Веронике не на кого рассчитывать, и в больницу к ней никто не придет.

Многие болезни возникают от неправильного питания, и глупо становиться создателем собственным проблем. Потому утром и вечером — на весы, а завтрак – стакан кефира и половина яблока.
Сделала пару легких движений на рястяжку, помахала руками-ногами, чтобы подготовились к работе. Настоящую зарядку делать неохота, вечером займется йогой на пару с телевизором. Недавно нашла подходящий канал, называется «ДзенТВ» — мускулистые парни и девушки показывают упражнения под музыку, Вероника повторяет как может. Упражнения не сверх-сложные, как в аэробике, а доступные для малоподготовленного человека.

Не сказать, что она такая уж поклонница подвижного образа жизни, как все нормальные люди любит полениться. Но не во вред здоровью. Раньше двигалась достаточно, по необходимости — работа, дача, ребенок. Зимой, когда внешняя активность резко падала, занималась дома иногда, на любительском уровне: шагала, приседала, поворачивалась – с двухкилограммовыми гантелями в руках. Эти упражнения знала с детства, делали на уроках физкультуры в начальной школе. Они простые, эффективные, доступные каждому. И не надо ходить в спортзал, платить тренерам — занимайся дома, бесплатно, на одном квадратном метре между диваном и столом.

В простоте залог успеха. Зачем, спрашивается, придумали аэробику? Это зрелищный, но совершенно никчемный вид спорта, только для профессионалов. Он у Вероники не прижился, поддерживала тонус по старинке.
Пик активной деятельности она миновала: работы нет, дачи тем более, ребенок отселился. Почувствовала себя вырванной из жизненного ритма. Странное ощущение – ничего НЕ НАДО делать потому что НАДО. А что делать?

Надо создавать свой ритм, потому что организм без движения ржавеет и дряхлеет: суставы скрипят, мышцы обвисают. Надо их подтягивать, разминать, заставлять работать. Вставать вовремя, каждый день выводить себя на велосипедную прогулку. Утром разминка, вечером полчаса активных занятий, для которых специально купила гантельки по полкилограмма. После растянуться хорошенько и можно с чистой совестью укладываться на диван смотреть телевизор.

Пора испить первую чашку капучино. Отправилась на кухню, включила сенсео-аппарат – подарок сына с первой зарплаты. Заложила круглый пакетик с кофе, подставила кружку, бросив туда три крохотные таблетки сахарозаменителя. Налила молока в питчер строго по черточку максимального уровня. Накрыла крышкой, нажала кнопку. Оба аппарата шустро загудели – их рабочий день начался.

Под питчером лежат три магазинных чека с продуктовыми покупками. Вероника держала их под строгим контролем. Установила определенную сумму на неделю, старалась не превышать. Деньги – вещь коварная, чуть расслабишься и в два счета вылетишь в трубу. Проверила. Один чек на восемнадцать евро, другой на четырнадцать, и шесть евро за фрукты. Уложилась в лимит. В холодильнике пустовато, но на два дня хватит. А с понедельника новый отсчет.

Расплылся кофейный аромат. Сколько его ни нюхаешь, каждый раз приятно. В советские времена о существовании капучино не слыхали, тем более не пробовали. Бразильский быстрорастворимый кофе считался деликатесом, его пили по праздникам, но не сказать, что с «невероятным» удовольствием.
Чай был любимым напитком. Дома…

«Дома» — значит когда-то давно, в России. Жизнь там Веронику сначала баловала, потом убивала, и только Небо знает, как она выкарабкалась. Но все это в прошлом. «Дома» это «там», а здесь она «в гостях» до самого конца.
Так вот. Дома пили чай, летом и зимой. Лето – пора плодородная, витаминная, Вероника для вкуса и запаха добавляла в чай мелко нарезанные кусочки яблока, груши, или пару клубничек, еще лучше лесной земляники. Как-то приезжала в гости тетя Маня из Москвы, посадила на Вероникином семейном огороде грядку тоненьких земляничных кустов. Они разрослись и в один год дали такой урожай, что Вероника накрутила десяток пол-литровых банок варенья на зиму. Вкус объеденческий! Мазали на хлеб, клали в чай. Напоминало о лете.

К капучино ее приучил Герард. Они уже семь лет вместе. Ну как, вместе — по выходным и праздникам, а в обычные дни каждый у себя. При знакомстве сразу договорились — о женитьбе речь не пойдет. Ни к чему им теперь. Люди женятся по какой-нибудь причине: или не могут жить друг без друга, или хотят вместе родить и воспитывать детей или из-за финансовых вопросов. Ни одна причина Веронике с Герардом не подходила. Оба имели неудачный опыт – он два раза пускался в брачные авантюры, Вероника три. Известно, чем кончилось.

Раньше бы им встретиться… Герард — мечта любой женщины, и русской неизбалованной, и голландской переборчивой. Высокий – метр восемьдесят восемь. На внешность неплохой, не сказать «красавчик», да мужчинам красота не нужна. Зато руки откуда надо растут, и голова по-инженерному работает.
Профессия – укладчик половых покрытий, был помоложе, зарабатывал по две тысячи в неделю. Дом купил, обставил, в спальне и гостиной плазменные телевизоры диаметром шестьдесят пять инч, лучший компьютер. Машины меняет каждые пять лет. Одежды столько, что не износить до конца жизни. Сейчас работает без напряжения, в охотку, принимает по три-четыре заказа в месяц, чтобы хватило на регулярные выплаты и еду.

Еще на ресторан. Есть у них традиция каждую субботу ездить на пристань в рыбный ресторан «Симонис» кушать свежайшего морского языка. Платит, естественно, Герард. Он заказывает всегда одно и то же – язык три штуки, салат, картошка-фри. Он вообще постоянен, в пищевых пристрастиях и с женщинами. Со своей последней подругой Ивон встречался лет десять, пока она внезапно не умерла от рака. А с Вероникой они тот срок, возможно, перекроют.

Вероника заказывала то же самое, потом испробовала другие деликатесы. Дорадо — неплохо, но не для повторения. Обжаренное в масле филе трески – пальцы облизать, его тут заслуженно называют «вкусняшка», но часто употреблять не стоит из-за калорий. Лобстер – дорогой, а съедобного в нем мало, и не знаешь, как те мягкие частички достать, сидишь, ковыряешь щипцами… В конце концов вернулась к тому, с чего начала – к морскому языку, он нежный, нежирный и без костей.
По праздникам ходили в другой ресторан, с экзотической, в основном, китайской кухней, по принципу «вок»: лежат сырые продукты, набираешь на тарелку, что нравится, отдаешь повару, он тут же готовит. Сколько бы ни съел, платишь фиксированную цену, за напитки отдельно…

Кстати, про еду. Пора завтракать.
Завтрак — половина яблока и стакан кефира, употребила на ходу. Занялась делами. Не спеша. Заложила белье в машину, завела в режиме «эко», что предусматривает экономное расходование воды, энергии и порошка. Удобно. Дома на такие мелочи не обращали внимания, здесь установлены счетчики на расход всего. Приходится следить. На дворе кризис. По простому человеку пока не очень ударил, но телевизор предупреждает – ждите ухудшений.

Услышала разговоры на улице, пошла в спальню посмотреть, в чем дело. Район социальный, застроен плотно, слышимость отличная, потому жители стараются без нужды не шуметь, и на улице обычно тихо. Окно спальни выходит на узкую дорогу, за которой длинный трехэтажный жилой блок, точно как с той стороны, где проживает Вероника.

Сосед из дома напротив, улыбчивый, чернокожий суринамец собирался с семьей на уик-энд – складывали вещи в багажник мини-автобуса. В прошлом году у них родился второй ребенок, в честь такого события родители написали на окне «Ура! Ноа!». Краска была синяя, значит – родился сын. А недавно той же краской нарисовали на окне отпечатки ступней. Ступни гигантские, и Вероника не сразу догадалась, в честь чего. Заходил в гости снежный человек? После дошло – прошлогодний ребенок пошел.

Наконец, уложились, усадили детей, уселись сами, уехали. И вернулась тишина.
В спальне делать нечего, Вероника отправилась в гостиную. Широкое, трехметровое окно ее всегда занавешено, чтобы жильцы следующего дома не заглядывали. Рядом балкон, его прикрыла прозрачной гардиной, привезенной еще из России. Между домами – полоска садов. Здесь слышимость еще лучше, если кто-то выходит поговорить по телефону, в курсе вся округа.

Эту самую округу три года терроризировала одна молодая дама – голландка с русским именем Наташа. Она с мужем и двумя детьми поселилась на первом этаже, слева наискосок от Вероники. Наташа громогласная, когда разговаривала – орала, когда скандалила — орала еще громче. На детей, на мужа, на телефон. Дети ревели. Муж орал в ответ – по поводу ее манеры расходования его денег. Еще он орал на кого-то, кто огрызался пожилым, мужским голосом, наверное – на отца. Та семейка перебаламутила всех окрестных добропорядочных жильцов.

Вероника живет на втором этаже, с первым весенним солнышком и до осени балкон оставляет открытым. Чужие крики, детский плач выводили из равновесия. Только ли ее? — задалась вопросом. И почему никто не жалуется? Район у них, конечно, социальный, но не совсем уж нищенский, где не соблюдают нормы общежития и правила поведения.

Сходила за разъяснениями к соседке снизу. Прежде там жила женщина девяноста лет, Вероника с Симоном ходили к ней раза два на кофе. Потом женщина отправилась в дом престарелых, а квартиру заняла ее дочь Герда. При редких встречах Вероника обменивалась с ней обычным «добрый день – добрый день» и все. Сблизились по случаю.

Поселились на третьем этаже шумливые люди: он итальянец, она бразильянка, взял ее с двумя дочерьми. И не сказать, что красавица, ну да их дела. Принялись переделывать что-то в доме, гостей приглашали каждый день. Грохот стоял над головой у Вероники, в том числе поздними вечерами и по выходным.
Она спокойная и терпеливая, но когда долго терпишь, садятся на голову.

Через год надоело, стала возмущаться. Звонила участковому, жаловалась в компанию – владелицу домов. Надоедала тем жильцам в своей манере: барабанила в дверь кулаками и ногами, когда открывали, скандалила. Они в ответ бормотали что-то по-своему, по-бразильско-итальянски, а по-голландски ни бум-бум.
Однажды целое воскресенье не было от них покоя, пошла разбираться. Молотила в дверь от души. Открыли двое мужиков. На грохот вышла также Герда – ее дверь рядом. Вероника предъявила мужикам претензии, один бросился на нее, другой его задержал. Вероника не спасовала, стукнула нападавшего по голове рукой с ключом. Герда бросилась разнимать с криком «В Нидерландах не бьют женщин!». Заварушка получилась, приезжала полиция разбираться.

Вскоре после того итальянец со своими бразильянками съехал, а Герда с Вероникой сблизились по-добрососедски, оставляли друг другу ключи от квартиры, когда уезжали в отпуск.
Герда – женщина общительная, со многими на улице знакома, все сплетни и новости знает. Про Наташу рассказала следующее. Она психическая, здесь вообще не прописана, приехала к мужу (или другу, кто он там ей приходится) с двумя детьми от своих прежних приятелей.

Дурак, да?
Да.
Не мог нормальную девушку найти. Наверное, у него комплекс неполноценности.
Ну, любовь, наверное, Наташа на внешность неплохая — фигура, блондинистые волосы. И когда таблетки принимает от психоза, тихая, стоит в саду у стены курит…
Жаловались на нее жильцы во все возможные инстанции, вплоть до комиссии по правам детей. Подключали участкового. Но не справились с Наташей, продолжала орать.
Потом несколько дней тихо было, непривычно. Герда сказала, что она получила квартиру и съехала.

Восстановилась в садах благословенная тишина. Кошки ее мявканьем нарушали, когда боролись за территорию, да сороки надрывались, стрекотали, когда пролетали мимо. Голуби курлыкали по весне и при хорошей погоде. Они любопытные до ужаса. Прилетят, сядут на балконную перекладину, глядят в комнату – нет ли там чего стащить.
Однажды Вероника услышала шорох, посмотрела через дверь – голубок трепыхался на балконе, юный, наверное только научился летать. Явился, ведомый любопытством, а силы не рассчитал. Крылья не слушаются, глазки испуганно сверкают. И не сообразит, сердешный, пролезть в дырку между оградой и полом, чтобы оказаться на свободе.

Прилетела на помощь его мать, кудахтала, махала крыльями – только мешала. Вероника ее прогнала, а в душе похвалила: казалось бы, глупая птица, а силен материнский инстинкт. Родительница догадалась, вылезла именно в ту дырку, вспорхнула и уселась на крышу противоположного дома — наблюдать. Голубок понял намек, перестал барахтаться, и последовал за матерью. Сел рядом, она ему по шее надавала клювом – чтобы не самовольничал в будущем. Смешно. Родители везде одинаковы, у животных и людей.

К Веронике еще один незваный гость являлся, с той же стороны. Сидела, печатала на компьютере, крышка которого обращена к балкону. Заметила движение поверх крышки. Подняла глаза – стоит черный котик, смотрит на нее желтыми глазами жалостливо, вопрошающе. Как он на балконе оказался?
Оказывается, прыгнул в ту самую дырку со стены, разделяющей сады, и ведь не промахнулся!

Как знал, что у Вероники мечта – завести кота для компании. Одно сомнение: раньше у нее была аллергия на домашних животных, а сейчас неизвестно, говорят, с возрастом проходит. Прежде, чем заводить, хотела сходить в кошачий приют, подышать тем воздухом, проверить себя. Да недосуг все. Вдобавок – если брать, то не с улицы, этот черный котик может оказаться хозяйским.

Подошла, хотела погладить и снести вниз, а он испугался и прыгнул обратно – на стену и в сад…
Прошла по квартире, протерла пыль микрофибровой тряпкой. Замечательная вещь, универсальная – пыль вытирает начисто, на окнах не оставляет разводов. Раньше с окнами была морока: помоешь, потом трешь скомканной газетой, чтобы радужные полосы убрать. Если бы Веронику попросили составить список самых полезных домашних мелочей, микрофибра вошла бы в первую пятерку. Вместе с пультом от телевизора.

Немножко устала. По возрасту в России была бы уже на пенсии. Здесь пенсия пока не «светит», рабочий возраст установлен до шестидесяти семи, одинаково для мужчин и женщин. Ждать больше десяти лет. Неважно. Дали пособие по безработице, все равно что пенсия. Работу больше не найдет, это точно: молодым негде пристроиться, а тем «кому за пятьдесят» и подавно. Пособие плюс субсидия на квартплату и возмещение медстраховки — жить можно. И понемножку откладывать «на всякий случай». Без «заначки» нельзя, в один прекрасный день она может очень пригодиться.

Сходила на кухню посмотреть, сколько времени осталось работать стиральной машине. Двадцать три минуты. Достаточно, чтобы отдохнуть, выпить вторую порцию капучино.
Держа двумя руками теплую чашку, вышла на балкон.
Раньше в саду Герды росло высокое, разлапистое дерево, отбрасывая на балкон узорчатую тень и закрывая его от взглядов с соседнего дома. Весной оно цвело сплошной, бело-розовой шапкой, в августе давало плоды, похожие на дикую сливу, Вероника срывала с веток, до которых дотягивалась.

И все бы хорошо, но облюбовали то дерево голуби: только появлялись первые листочки, они нападали, объедали и, естественно, какали. То же самое во время цветения и плодоношения. При прежней жилице вокруг дерева была земля, и грязь не замечалась. Герда уложила сад красивой, желтой – под песок, плиткой, и в первые же дни она покрылась жирными ошлепками голубиного гуано. Герда ужаснулась и приказала другу Тоону срубить дерево. Он срубил. Не под корень, оставил ствол метра на два и тонкие боковые ветки, на которых жирным голубям трудно удержаться.

Свою проблему решили, Веронике создали. После полудня на эту сторону переходит солнце и печет часов до семи. Вдобавок соседний дом стоит слишком близко, и такое впечатление, что всеми окнами смотрит на Вероникин балкон. Посидеть уединенно невозможно. Нарушено прайвеси.
Герард придумал, как с нарушением бороться, и с солнцем тоже – приделал перекладину, на нее повесили белую с синими ракушками шторку для душа. Получилась как бы мини-терраса, дополнительная жилплощадь, на которую не проникают любопытные взгляды.

Вероника устроилась в пластмассовом, раздвижном кресле на мягком матрасике, откинулась на спинку в мечтательной позе. Да, в Голландии к ней вернулась способность мечтать. Только теперь особо не о чем. Все насущное есть, о роскоши мечтать неинтересно. Жизнь потрепала ее, научила обходиться малым, быть довольной тем, что имеет.
Да, гибкое существо – человек.

В разные периоды она была разной. В благополучные, советские годы, при родителях — была робкой, нерешительной и вялой как манная каша.
Перестройка и развал Союза ожесточили, озлобили, научили орать, работать локтями. Добрая душа ее поросла волчьей шерстью.

В стране начался хаос, и у Вероники хаос. Неопределенность и тоска. Депрессия от невозможности жить по-человечески. Она не плакала, не жаловалась, не ждала помощи со стороны. Хорошо плакать, когда есть кому утешить. Хорошо быть слабой, когда есть кому защитить. Она готовилась к смерти, но однажды подумала: «Надеяться не на кого. Я у себя одна. Должна выжить. Если умру, умрет сын, а он не виноват, что у его матери не сложилось». И предприняла нечеловеческие усилия, чтобы выползти из трясины. Это поступок ее жизни. Повторить подобное уже не хватит энергии.

И ни к чему. Осталось плыть по течению и держать под контролем две вещи – финансы и здоровье.
Кто-то скажет: посчастливилось, уехала за границу.
«Посчастливилось» – не про Веронику. Счастье является к тому, кто готовит его приход, а не лежит-мечтает.
Ей ничего задаром не досталось. Вспомнила, сколько пережила неудач. Сколько раз надеялась и отчаивалась, сколько потратила денег и сил. Как обращалась в брачные бюро. Как ждала газету с международными объявлениями, потом ждала писем. Как обманули в Голландском посольстве, поставили печать в паспорт и закрыли въезд в страну, пришлось менять загранпаспорт.

Менять – проблема, в ОВИР требовалась куча справок: с места работы, о зарплате, о том, где приобрела валюту. А Вероника не работала, валюту приобретала с рук.
Легко регулировать вопросы, когда живешь в столице, или имеешь знакомых, которые могут подсказать. Вероника жила в лесном поселке, в до-интернетовскую эпоху, обратиться за советом не к кому. Ошибок наделала, шишек набила, но была у нее цель, и перла танком.

Хитрила, изворачивалась. Первый раз въехала в Голландию через Италию, куда летела на самолете. Второй через Германию, куда ехала на автобусе, и та поездка едва не сорвалась. Автобус отходил от посольства в двенадцать, через два с половиной дня прибывал в Берлин. Чтобы добраться до автобуса, предстояло совершить отдельное путешествие: из поселка Иваньково до Калуги, там найти частника до Москвы, потом сорок минут на метро и пешком до автобусной стоянки.

Та поездка была самой катастрофичной. Доехала до калужского автовокзала, нашла мужчину с Москвичом, да впопыхах не заметила, что машина потрепанная. На трассе она натужно гудела и тряслась, Вероника мысленно умоляла ее не ломаться до первой станции метро. Гаишники останавливали их через каждые пятьдесят километров, уводили владельца Москвича с собой, выяснять цель поездки в столицу, и кем ему приходится пассажирка. Они ловили водителей, которые занимались «нетрудовыми» доходами, заодно пополняли собственные карманы.

Кое-как доехали. Время уже впритык, Вероника по-быстрому отсчитала уговоренную сумму и понеслась к метро. Сидела как на иголках – билет на автобус куплен, если не успеет, билет пропал. Когда отходит следующий автобус? Неизвестно. В нем наверняка свободных мест не будет, билеты раскупают заранее. Визу дали на две недели, и время пошло. Меньше чем на десять дней ехать бессмысленно…

Возвращаться домой? Оставаться? Где ночевать?
Автобус стоял, но Веронике сказали – ее место продано. Как продано, у нее на руках билет, который купила неделю назад? Да, но она не подтвердила, и место продали. А ее не предупреждали, что надо подтверждать…
Что делать?!
Покупайте новый билет, но на этом автобусе нет мест.
Когда другой автобус?
Завтра.
Катастрофа.

Пожалуйста, найдите одно местечко, я же с билетом, так нельзя…
С нее содрали двойную цену и дали место на втором этаже у окна.
В автобусе не работали ни кондиционер, ни туалет. Это в тридцатиградусную июльскую жару. Всю дорогу пассажиры маялись, дожидаясь стоянки, чтобы рвануть к сортиру в виде хлипкого, деревянного домика с дыркой в полу.
Подъехали к белорусско-польской границе, встали в хвост очереди из машин и автобусов, которой не видно конца.
Граница – пост на пустыре, и никаких человеческих условий: ни туалета, ни крана с водой, ни палатки с едой-питьем. За несколько часов автобус не продвинулся на метр.

Водитель с гидом посоветовались. Расписание нарушается, им на обратном пути тоже людей везти, надо как-то решать.
Решили подкупить погранцов. Гид – молодая женщина с бледным, неинтересным лицом прошлась по салону, собрала деньги на взятку.
И как по волшебству автобусу освободили дорогу, встал перед шлагбаумом.
Бдительные белорусские таможенники заставили измученных пассажиров со всем скарбом вылезать, проходить досмотр. Неумытые, голодные, злые, еле дотерпели до той стороны. И как в сказке оказались – такая разница.

Поляки не стали копаться в чужом барахле, предложили выйти, проверили наличие виз и без разговоров поставили каждому штамп в паспорт.
Вероника вышла из чистого туалета и отправилась в кафе перекусить и выпить апельсинового напитка. Покупать злотые не было необходимости, поляки принимали доллары. Сидела, смотрела на улыбчивые, заграничные лица. Слушала песню на английском «Baby One More Time» восходящей звезды Бритни Спирс. Много ли надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым? Поесть, попить, сходить в туалет. Больше она на автобусе не поедет. Ни за какие миллионы. Вернее – даже задаром…

Немецкие пограничники вообще не объявились. Гид собрала паспорта, отдала на проверку, потом вернула, и поехали дальше.
В Берлин въехали ночью. В свете желтых фонарей поразила чистота и упорядоченность Унтер ден Линден, ее неестественная торжественность – как декорация для эпического фильма. Она была длинная, прямая и пустая – ни людей, ни машин, только фонари, деревья и вдали Бранденбургские ворота.
До Амстердама Вероника ехала в полупустом автобусе, с туалетом и освежающим потоком, дувшим из дырок в потолке. Поток можно было регулировать или вообще отключить лично для себя. В комфорте и прохладе отдохнула за два предыдущих дня.

В Амстердаме ждал ее Симон.
Обрадовалась по-сумасшедшему. Наконец-то! Ее безумная мечта сбылась. Почти. Осталось немного – заключить брак, вызвать сына.
И будет ей счастье.
Она еще не знала, какой заковыристый путь к нему ожидал.
В Голландии пришлось привыкать сразу ко всему, прежде всего к Симону и его большой семье, которая состояла из следующих членов: сын от первой жены — Тео с женой Реней и детьми Бреном и Ринке, дочь от второй жены — Симона с мужем Кейсом и дочерьми Ники и Амбер, третья жена марокканка Фатиха с шестилетним сыном Рамзи. С последними двумя Симон поддерживал плотный контакт по расписанию: одну субботу Фатиха привозила сына и оставляла ночевать, на следующий день приходила забирала. В другую субботу Симон с Вероникой ходили к ним.

К старшим детям ездили раз в месяц, в другой месяц приезжали они.
Он очень гордился, что почти со всеми своими детьми и «бывшими» супругами сохранил отношения. Исключение составили первая жена и средняя дочь, но и без них достаточно родственников свалилось на Веронику, в России столько не имела.
Вдобавок, у него куча знакомых, встречался с ними три-четыре раза в неделю по делам, брал с собой Веронику похвалиться молодой невестой, как она подозревала. Все знакомые в возрасте «за шестьдесят» и старше, приветливые, к ним претензий не было. Но тяжко ощущать себя манекеном, которого разглядывают с отчетливой мыслью в глазах – «что за птица такая из далекой России прилетела, как ее воспринимать, как равную, или недостойна она?». Они часами вели дискуссии, а она сидела молча, опять же как ничего не понимающий манекен.
С новой семьей Вероника была готова дружески общаться, если бы не заметила болезненную привязанность Симона к Фатихе. Как-то в сердцах сказала: ты исполняешь любые ее желания, зависишь от нее, подчиняешься, как идиот. Ответил: а если я счастливый идиот, что в том плохого?

Плохо было Веронике. Давила полнейшая зависимость от Симона, неуверенность в его планах, зыбкость собственного положения. Двухнедельная немецкая виза давно закончилась, он сказал, что подключил адвоката, но месяцы шли, а от адвоката сообщений не приходило, разрешения на брак тоже.
Симон корявый, боялась лишний раз о себе спросить. Он больше заботился о своей бывшей, каждый день разговоры – то одно ей надо, то другое, Вероника должна понимать и тоже помогать, мы двое, а Фатиха одна.

Одна, зато у нее все в порядке – квартира, в квартире, одеты-обуты, она получает пособие да втихаря подрабатывает на уборке у богатых. А Вероника? Сын там один, четырнадцать лет, самый опасный возраст. Она тут одна, в чужой стране, языка не понимает, посоветоваться не с кем, и просто поговорить на родном языке. Встречала иногда русских, но дружбы не завязывала, помнила совет того парня из турбюро «держаться подальше от соотечественников». И ведь прав оказался, они здесь странные какие-то – или религиозные, или шалавистые, не по Веронике.

Каждый вечер Симону звонила Фатиха, под предлогом — рассказать о Рамзи, их разговоры затягивались минут на сорок, обсуждали дела сына, переходили на ее, ее родственников, Симон рассказывал, чем сегодня занимался, и какие ближайшие планы. Ворковали как два голубка, смеялись. А Веронике не до смеха, живет на птичьих правах и не знает, чем кончится ее одиссея.

Регулярно звонила его вторая жена Риа, которая не вышла замуж и, как подозревал Симон, хотела его вернуть.
Однажды позвонила молодая женщина, сказала – она его дочь от бывшей любовницы, которая недавно умерла. Ну, мыльная опера! Дочь зовут Илона, у нее финансовые затруднения и негде жить. Хочет познакомиться с папой. Вероника в панике: Симон – хороший отец, привезет дочку сюда, а ее вытурит.
Он назначил встречу, она не пришла. Далее о ее судьбе узнавать не стал, были сомнения насчет отцовства, родственные чувства не проснулись.

Полгода страха, сомнений, неизвестности сыграли роль, психика пошатнулась. От телефонных звонков Вероника начала вздрагивать. По улицам ходила как тень, жалась к стенам, уступала дорогу. На витрины не смотрела – они не про нее. Домой не спешила, бродила по окрестностям.
Устала смертельно — напрягать мозги, вслушиваться в чужую речь, улыбаться, делать вид, что счастлива, а на самом деле наоборот. Одиночество кошмарное.
На Рождество дочь Симона пригласила папу в гости с Вероникой и Рамзи, с ночевкой.

Вероника отказалась ехать. С Симоном она вела соглашательскую политику, боялась противоречить, чтобы не вызвать недовольства, но с нее было довольно. Он догадался, сказал – да, наверное, тяжело тебе, оставайся, отдохни.
Весь вечер сидела в темноте, телевизор не включала. Там разговаривают на тарабарском языке, и удивительно – как Симон его понимает. Никогда она его не выучит. И вообще. Никогда ей не позволят здесь жить. Другим позволяют, а ей нет. Счастливая Фатиха, когда приехала, расписалась с Симоном за пару дней. Получила паспорт. Родила ребенка, привязала к себе бывшего мужа навечно. Он ее в беде не оставит. Если придется выбирать между ней и Вероникой, он выберет ту. Голова кругом: она все поставила на карту, потратила последние сбережения, если тут не получится, и придется возвращаться в Россию, ей с сыном конец.

От мыслей становилось тесно в голове. И в комнате. Как в тюрьме. Бежать. Все равно куда. На волю. На улицу.
Она целый вечер ездила в трамвае, смотрела на празднично украшенные улицы, на весело настроенных людей. Никогда не чувствовала себя так одиноко. Отчужденно. Униженно. Будто стоит с протянутой рукой на пороге дворца и просит – пустите, примите, погибаю. А никто не слышит, не видит, не хочет знать…

Через две недели пришло приглашение на предварительное заключение брака, еще через неделю заключили официально. На следующий день ее вызвали в службу иммиграции и велели покинуть Голландию. Покидала с надеждой – на руках свидетельство о браке, Симон сделает вызов, в посольстве в Москве ей дадут визу на постоянное жительство…
А жаль, что с ним не получилось, ведь ехала с честным намерением прожить вместе оставшуюся жизнь.

Опять ее вина. В первом браке вела себя слишком доминантно, с Симоном слишком мягко, и чем больше уступала, тем больше он давил. А может, и не настраивался с ней – на всю жизнь? Он не привычен к длительным отношениям, Вероника у него четвертая по счету.
Месяцев через десять после развода он позвонил, предложил встретиться.
Согласилась.
Встретились в кафе «Эмма», что на Площади Королевы. Он сказал, что ждал звонка от Вероники с предложением воссоединиться. Это его тактика. Она не работает.

Воссоединялся со всеми предыдущими женами, потом все равно расставался. У Вероники тот же опыт. Сходиться с Симоном не собиралась. Обиделась, что не оценил ее преданности и любви.
Любовь не волна – пришла, ушла, опять пришла. У Вероники она уходит навсегда. Нет смысла воссоединяться с предавшим человеком. Один раз бросил, бросит и второй. Отрезала она.
Расставались далеко не по-дружески.

Он учел предыдущий опыт — с марокканкой, которая при разводе хорошенько его ощипала, увез всю мебель, холодильник, стиралку и кофейный аппарат. Грозился забрать телевизор и обогреватель, если Вероника за них не заплатит. В доме нет центрального отопления, и телевизор приятно иметь для компании, пусть он и по-иностранному разговаривает. Заплатила.

Пришла с работы. В доме пусто, и в душе пусто. На одном стуле телевизор, на другом она. На полу самая необходимая книга – толстый голландско-русский словарь в синей обложке, который Симон принес, когда работал в библиотеке.
По телевизору показывали кулинарную передачу, шеф колдовал над блюдом со сложными ингредиентами, которые не купишь в магазине — типа пальмового уксуса. Итоговое блюдо выглядело аппетитно и разноцветно. Пошла, сделала бутерброд: черный хлеб, шматок сыра.

Страшно было оставаться одной в чужой стране. Теперь все должна делать сама: вникать в практические вопросы, вести переговоры с инстанциями, стоять за себя — на голландском языке. Справится ли?
Месяц спала на надувной постели, дрожа от холода – был декабрь. Со следующей получки купила двуспальную, деревянную кровать, спит на ней до сих пор. Хозяйственные вопросы потихоньку разрулила – с квартплатой, со страховкой, с банком, с субсидиями, с налогами, с платежами за воду и свет.
Стало налаживаться, и Вероника расправила плечи. Работать, обеспечивать себя и ребенка – все, что нужно. Не вздрагивать от телефонных звонков, не подлаживаться под настроение Симона, не ловить снисходительных взглядов его родственников и друзей, не чувствовать себя вторым сортом.

Она и не подозревала, под каким гнетом жила. Зря боялась, что не справится. Без Симона воздух будто очистился, и легче дышать. Легче ходить, легче радоваться. А ведь он вампир был. Энергетический. Пользовался ее подчиненным положением, давил, гудел, срывал зло. Когда умер от гриппа ближайший приятель Реней, Симон затиранил ее до такой степени, что слезы наворачивались — от ничего. Только от его присутствия.
И хорошо, что ушел.

Восстанавливалась год. Лечила подавленное настроение и пошатнувшуюся уверенность в себе.
Записалась в библиотеку, заплатив 25 евро за годовой абонемент. Брала книжки читать, совершенствовать язык и от мыслей отвлекаться. Голландские писатели не понравились, они и рядом не стояли с Чеховым или Куприным.
Вот что заметила: склонность народа к творчеству зависит от менталитета – практичного или эмоционального. Итальянцы и русские – люди эмоциональные, произвели много художников, писателей, композиторов. Северо-европейские народы сдержанны и целеустремленны, из них вышли первооткрыватели и изобретатели…

Поднялась шумиха вокруг «Гарри Поттера». Вероника начала и бросила — явно для детей написано. Взяла «Мифы древней Греции», которые обожала еще со школьных времен, читала, сидя на балконе, рассматривала картинки на амфорах на тему каждого мифа — оригинально.
По телевизору обсуждали книжную сенсацию года — трилогию «Миллениум» автора с типично шведской фамилией Ларссон. Купила все три толстенных талмуда. Прочитала запоем. Кстати показали экранизацию – смотрела тоже запоем, как здесь говорят «на кончике стула». Экранизация удачная, но, как часто происходит, книга подробнее фильма. Жаль, умер преждевременно Ларссон, а ведь собирался десять томов написать.

Вероникин рецепт хорошего самочувствия – движение.
Купила абонемент в бассейн, ходила по субботам плавать.
Купила подержанный велосипед, ездила в парк – сидела, смотрела на фонтан из трех струй, кидала хлеб водоплавающим. Следила, чтобы наглые гуси не выхватывали чужие куски, чтобы досталось каждому – и шустрому селезню с зеленой полосой на крыле, и скромной, пестрой уточке.

Ездила в прибрежное местечко Кяйкдайн. Сидела, смотрела на волны. На облака. На прохожих. Кормила чаек картошкой-фри. Читала книжку про детектива Кока – голландского Шерлока Холмса. Легкое чтиво. То, что нужно, когда на душе тяжесть.
Сладкое слово – свобода. Вероника будто возродилась.
Захотела радоваться жизни. Познакомиться с мужчиной. Не для замужества, в брак ее больше не затащишь. Опять приспосабливаться к другому человеку, ущемлять себя… Надоело. И ни к чему. Видно, она по жизни одиночка. Ничего плохого в том нет. Поняла и приняла.

Не сомневалась, что найдет кого-нибудь подходящего, в Голландии одиноких и положительных полно. Подтолкнула одна передача, называлась «Второй шанс». Стоящие на пороге развода супруги обращаются в программу с просьбой помочь наладить отношения, своими силами не выходит. Люди самые настоящие, не актеры, и ситуации настоящие — сразу видно.
Одна женщина после рождения троих детей располнела и чувствовала себя некомфортно. Занялась собой, похудела на тридцать килограмм, стала походить на чуть ли не на девушку. Захотела вырваться из домашней рутины, пошла в бар. Познакомилась с мужчиной, зародилась любовь. Семье грозит крах.

И не сказать, что муж у нее какой-то мешок, деревенщина или урод, напротив – симпатичный, мягкий по характеру, «домашний» тип. Не смотря на усилия ведущего программы, ушла жена к любовнику, детей оставила с отцом.
Здесь подобные истории не редкость. Женщина имеет шанс найти пару в любом возрасте.
Воодушевилась Вероника. Сделала профиль на сайте «Планета отношений», поставила актуальное фото, описала свои качества, требования к партнеру, которых минимум – чтобы возрастом не моложе ее и не имел домашних животных, она аллергичная.
Села ждать.

В первую неделю откликнулось около десятка мужчин, среди них парочка придурков, но это как всегда. Их, а также молодых, женатых и иногородних отметала сразу.
Взяла на заметку тех, кто жил в Гааге и пригородах.
Самого первого, на кого обратила внимание, звали Виллем, жил по соседству, в минуте ходьбы. Описал себя: рост метр восемьдесят, раньше работал поваром на военных кораблях, объехал целый свет, хобби – игра на пианино. На фотографии крепкий, краснощекий блондин, вроде, закаленный в морских походах, загоревший на морских ветрах. Создалось хорошее впечатление. Правда, кольнуло сомнение – такой со всех сторон интересный, почему один?

Неважно. Всякое бывает. Договорилась о встрече.
Дверь открыл мужчина ростом в Веронику, а это сто шестьдесят см. Первая мысль – не к тому попала. Выглядел на десять лет старше своей фотографии, бледновато, лысовато. Когда играл, фальшивил безбожно, оправдывался – давно не подходил к инструменту. Рассказывал про свою бывшую подругу с Украины, повторяя слово «труп», в переводе с голландского – бардак. А у Вероники оно засело в русском значении.
Знакомство не продолжила.

Не пошло дальше одной встречи и со следующими.
Водитель такси — вообще оказался ниже ее, двадцать лет не имел отношений с женщинами.
Любитель классической музыки — пригласил ее на бесплатный уличный концерт и так увлекся, что не заметил Вероникиного исчезновения.
Один высокий мужчина, выглядел прилично, дома у него было чисто и благосостоятельно, признался, что зарабатывал игрой в карты и продажей запчастей.

Другой высокий мужчина оказался хромой на левую ногу, то есть инвалид с той стороны, рассказывал про своих трех жен — как они ценили его сексуальное искусство. Веронике загорелось проверить. Облом получился. Он сказал, что мешали сосредоточиться голоса за окном.
И все, буквально все врали: маленькие насчет роста, пожилые насчет возраста, больные насчет здоровья и так далее.
Решила соврать и Вероника. Чтобы поддержать общую тенденцию. Убавила себе возраст. На год.

Предложил встретиться некий Алекс, финансист из городской администрации. В личном сообщении предупредил, что ценит свободу, вступать в брак не собирается. Что ж, похожее настроение у Вероники. В другом письме рассказал подробнее о себе – любит секс, но не желает привязываться к одной женщине, имеет двух старых подружек и не прочь заиметь новую.

Отметать не стала, встретилась из любопытства. Он не соврал насчет роста, и выглядел в точности, как на фотографии. На Веронику смотрел вожделеющими глазами. На обратной дороге еще раз повторил – в брак вступать не собирается. Да с чего он взял, что она в первый же день возжаждала выйти за него? Попросила остановить машину и отправилась домой пешком.
Три месяца, за которые она заплатила, подходили к концу. Долго никто не реагировал. Подумала – если никого подходящего не встретит, продолжать абонемент не будет. Есть такие профессиональные «искатели второй половинки», которые годами висят на сайтах знакомств, она не из их числа.
За пять дней до конца откликнулся Герард.

Встретились у автозаправки, и с первого взгляда не понравились друг другу. Ему — что ненакрашенная и одета простовато. Ей — что староват, четырнадцать лет разницы, Симон был старше на восемнадцать, вдруг новый знакомый окажется таким же занудой.
Без всякого энтузиазма сели в его красный Мерседес-стейшен, поехали в кафешку знакомиться ближе.
И потихоньку прилепились друг к другу.

Герард — полнейшая противоположность Симона: ни бывших жен, ни детей, ни вообще родственников. Смекнул: Вероника – мечта мужчины, выглядит для ее лет отлично, фигура, грудь, характер покладистый. Такими одни дураки бросаются. Чтобы привязать ее к себе, начал у нее ремонт.
А Симон не сидел на месте. На той последней их встрече в «Эмме» рассказывал: познакомился по переписке с женщиной из Бразилии, ездил туда, понравилось – страна дешевая, чашка кофе стоит двадцать центов, наверное, туда перееду.
И переехал.

Неудачно. Присылал Веронике письмо, просился обратно. Почему к ней, а не к своей драгоценной Фатихе?
Не ответила ему. Жалко тратить деньги на конверт и марки только, чтобы сказать «нет». С тех пор ничего о нем не слыхала. И не желала. Мужчине под семьдесят, парализацию перенес, инфаркт перенес, каждый день пьет кучу таблеток, а все никак не угомонится. Одни люди с возрастом мудреют, другие дуреют, наверное, у него второй случай.

Заставь Веронику сейчас за моря отправиться – ни за что не согласится. Всему свое время. По натуре она мягкая, домашняя, как котенок, это жизнь заставила стать лягушкой-путешественницей. Куда только ни забрасывала. Вот в Голландию занесла, ее местные жители «лягушатником» называют – за дождливый климат. А Веронике тут хорошо, и не надо больше ни других стран, ни других мужей. Сидит в своем болоте и не квакает.

Хотя нет, сегодня квакнет. Идет на протестную демонстрацию — выразить недовольство политикой правительства и поддержать оппозиционного лидера по фамилии Вилдерс.
Для Вероники это опять нечто новое. При социализме на демонстрации ходили по принуждению, два раза в год — на Первое мая и Седьмое ноября. Демонстрации организовывались «сверху», в сугубо пропагандистских целях: показать всему миру сплоченность масс, состоявших из «нерушимого блока коммунистов и беспартийных». Чтобы своим массовым выходом они выразили одобрение внешней и внутренней политики «родной коммунистической партии».

Потому что партия денно и нощно только и делала, что забывая о себе, заботилась о благосостоянии советского народа. В ответ не ее материнскую заботу от народа требовалась самая малость — пройтись по центральной улице города и помахать руководству, стоявшему на трибуне у памятника Ленину.
Что граждане и делали. Из-под палки. Потому что демонстрация – это принудиловка и вообще показуха. В мае жалко время терять, лучше бы на даче землю покопали. В ноябре холодно: пока дождешься своей очереди пройти колонной, промерзнешь насквозь. До дома не доберешься, улицы перекрыты, приходилось топать километры на отдающих болью ногах.

Потом Союз как-то очень быстро и очень решительно развалился, и никто не объяснил зачем-почему. Бросили народ на произвол судьбы, остался он сиротой в политической и экономической неразберихе — не до демонстраций…
В какой-то передаче прозвучало: «Лучший выход из российского кризиса – Шереметьево-2». И действительно, все, у кого была малейшая возможность или зацепка, поуезжали, кто в Америку, кто в Израиль.

Удалось и Веронике. Без всякой зацепки или помощи.
Выучила язык, интегрировалась, устроилась на работу и жила неплохо. С помощью Герарда сделала ремонт в квартире. Купила мебель. Неновую, в хорошем состоянии, по объявлениям в интернете. Как заключительный аккорд в мелодии ее интерьера — приобрела огромную хрустальную вазу ручной шлифовки, похожей на кружева. Она обожала хрусталь. Он украшает жилище лучше современных абстрактных фигур и картин.

Когда обзавелась видеокамерой, дорогой, качества HiDefinition, сказала сыну: теперь они могут считать себя богатыми. По их, русским меркам. Потому что голландцы наличие в доме видеокамеры признаком высокого благосостояния не считают. У них другие измерения. Чтобы почувствовать себя состоятельным, собственный дом необходим, да Лексус у порога. Ну, если не Лексус, то внушительный Мерседес или Пежо. Приземистые Киа или Тойота – это для малоимущих.
Неожиданно для всех наступил кризис. Вероникиному работодателю Петеру пришлось сокращать бизнес, уволил чуть ли не половину работников, в том числе ее. Села на пособие и теперь экономила каждую копейку, вернее цент. Что, впрочем, не составило труда, она и до того не была транжирой. Но неприятный осадок остался.

Не только у нее.
До кризиса люди жили широко, в отпуск отправлялись непременно за границу, по выходным и праздникам непременно в ресторан, а уж сходить в бар, выпить в дружеской компании пива или вина – чуть ли не каждый день.
Разговоры про разорившиеся банки всерьез не приняли, подумали –неприятность временная, правительство подсуетится, сгладит последствия.
Не получилось у правительства.

Проблемы усугублялись по цепочке. Банки зашатались, перестали выдавать кредиты предприятиям. Предприятия испугались, начали экономить, увольнять работников. Разгулялась безработица. На пособие шиковать не будешь, консумпция сократилась. Рухнул рынок недвижимости.
Цены поползли вверх. Квартплата вместо ежегодных двух с половиной процентов подскочила сразу на четыре. Повысили НДС и другие государственные налоги. А также проезд в общественном транспорте, хорошо, Вероника им практически не пользовалась, предпочитала велосипед.

Гаага по территории город небольшой, да вся страна размером чуть больше Московской области — в длину 300 км, в ширину 200. Велосипед – популярное средство передвижения, сам премьер-президент Рютте не стесняется на нем на работу ездить.
Голландцы с гордостью заявляют, что именно они заразили китайцев любовью к двухколесному транспорту. Это здоровая болезнь, пусть и другие заражаются. У велосипеда одни преимущества: за проезд не платишь, пробок не боишься, свежим воздухом дышишь, заодно тренируешься. Только следи, чтоб не украли. В стране ежегодно пропадает около миллиона единиц самого народного вида транспорта. У полиции руки не доходят воров искать, не создавать же специальное подразделение…

Первым о демонстрации заговорил Герард, Веронике и в голову не пришло. Небольшое ухудшение жизненного уровня – ничто по сравнению с ужасом начала девяностых, что пережила на родине.
Но у голландцев же другие измерения. Социальные блага, завоеванные в стачечной борьбе, легко не отдадут. Ущемления прав не потерпят. Они поднимут голос против ухудшения уровня жизни! Покажут правительству, что недовольны! Пусть поостерегутся там наверху лишний раз урезать пенсии у стариков или отнимать льготы у хронических больных. Народ выступит против, и прощай партийный рейтинг в опросах!

Ни пенсии, ни льготы Вероники не касались, другая вещь возмутила ее. Премьер Рютте объявил: в следующем году необходимо сэкономить в бюджете дополнительно восемь миллиардов. И в то же время одобрил решение кабинета приобрести новейшие истребители F-16, потратив на них более четырех миллиардов.

Это чересчур — в кризисное время тратить миллиарды на игрушки для военных. Против кого они собираются их использовать? Против русских, конечно. Те были и остаются «врагом номер один». Официально о том не говорят, но в газетах постоянно враждебные статьи печатают, часто откровенную ложь или бессмыслицу. «Русские самолеты-разведчики опять нарушили воздушное пространство Нидерландов». Или «дочка Путина тайно проживает в Делфте», даже ее дружка там нашли, он интервью давал.

Возмутили Веронику неоправданные миллиардные траты и намеки на враждебно настроенных русских, задумала выразить протест. Настало время и ей высказать свою «политическую волю» — заодно с теми, кто тоже был недоволен ситуацией.
Кто-то потерял заработок и возможность платить ипотеку. Кто-то не вовремя развелся и не может продать дом, чтобы поделить вложенные средства. Молодым не найти работу, не начать самостоятельную жизнь. Старым не свести концы с концами, не купить лекарств.

Недовольство витает в воздухе.
Пропала та расслабленно-благожелательная атмосфера, царившая десять лет назад, когда Вероника только приехала в Голландию.
Поразила ее здешняя роскошь — не только в дорогих, марочных магазинах, но и в общественных учреждениях, в том числе библиотеках и больницах. Ни обшарпанных стен, ни оббитых лестниц, ни обветшалой мебели. Везде компьютеры, ковролин, эскалаторы, охрана. Есть вопрос – подходи к любому работнику, спрашивай, он не отмахнется, он мечтает помочь.

Трамваи и автобусы приспособлены под нужды инвалидов и пассажиров с детьми. Автоматизированы: собираешься выходить – сообщи водителю сигналом, когда остановится – нажми на кнопку открытия двери. Снаружи-изнутри они новенькие, с мягкими сиденьями, кондиционерами, камерами. Ходят по расписанию, которое висит на каждой остановке: в час пик через семь минут, в остальное время через пятнадцать…

Не сказать, что прежнее благополучие сразу превратилось в неряшество, но появляются и подкрашенные вагоны и пустые витрины магазинов, которые закрылись навсегда. Буквально в прошлом месяце заявил о банкротстве крупнейший торговый концерн «V&D» — один из столпов местного предпринимательства, который просуществовал сто тридцать лет. Сообщение потрясло деловой мир и простых граждан, постоянные покупатели плакали в последний день его работы. Если уж подобные гиганты не справились с кризисом, значит, что-то точно идет не так…

Одна на демонстрацию Вероника ни за что бы не пошла, привыкла терпеть неудобства. Подбил Герард — как истинный европеец, терпеть не привык.
Его возмутили растущие цены: бензин подорожал на два цента, яйца на целых двенадцать. А главное – урезали военную пенсию, которую он получал в дополнение к гражданской. Неслыханно! Надо протестовать. Иначе правительство подумает: народ молчит, значит, все хорошо, и «будет спать дальше».

Ровно в четверть первого Герард заехал за Вероникой на своем скоростном велосипеде с моторчиком. Не путать с мопедом, который едет сам. Мотор на велосипеде – вспомогательное средство. Крутить педали все равно надо, моторчик только облегчает движение. Удобно для пожилых, лет через пять Вероника тоже хотела бы такой иметь. Силы одних ног уже не хватало для дальних путешествий – к побережью или на оптовый рынок, который за городом, когда уставала, бралась за куртку Герарда, и он ее тянул.

Выехали на широкую улицу, где для каждого вида транспорта выделена отдельная проезжая часть: посередине – для трамваев, по бокам – для машин, по обочинам – для велосипедов.
По разрешающему знаку светофора переехали на дорожку, направлявшуюся в центр.
Центром в Гааге считается территория, занятая магазинами, ресторанами, кафе. Торговая и туристическая Мекка. Здесь в любую погоду и в любой день недели бродят толпы людей.
Бродят местные и приезжие. Потенциальные покупатели. На них держится экономика. Для их удобства и безопасности центр сделали свободным от автомобилей. «Все для блага потребителя, все во имя потребителя». При социализме слово «потребитель» употребляли в ругательном смысле. При капитализме это слово – святое.

Только в определенные часы и только специальные машины имеют право сюда проезжать. Для остальных проезд загораживают растущие из асфальта тумбы со светящейся красной обводкой наверху. Тумбы стоят как монолиты, которые невозможно сдвинуть. Веронику долго мучил вопрос: как их объезжают служебные автомобили?
Однажды увидела. Оказывается, их не объезжают, а опускают вниз с помощью пульта. Вот и весь секрет.
Велосипедам проезд в пешеходную зону разрешен — еще одно преимущество. Любителям самого экологичного вида транспорта выделена красная плиточная дорожка посереди серых тротуаров.

Вероника с Герардом миновали торговый центр без задержки, у них сегодня не потребительская миссия, а протестная. Поднялись на горку, спустились и покатили в сторону обширного, травяного поля Малифелд, на котором устраивают массовые мероприятия — концерты, балаганы, цирк.
И демонстрации.

Сегодня ее организовала «Партия за свободу» под руководством члена парламента Герта Вилдерса. В прессе и по телевизору его всячески чернили и обзывали «популистом» только за то, что говорил правильные, но слишком резкие вещи. Они нравились трезво мыслящей части населения и не нравились коллегам по парламенту и владельцам телеканалов, то есть тем, кто создает политический климат.

Да, здесь провозглашена свобода слова, но если это слово противоречит общепринятой тенденции, то берегись. Мигом облают, обзовут, обольют помоями. Еще и к суду притянут.
За что, собственно, взъелись на Вилдерса? За то, что сказал правду. Что в стране слишком много мигрантов, сидящих на шее трудящегося нидерландского народа. Что ислам опасен своей склонностью к радикализму. Что из Европейского союза надо бежать и восстанавливать старую валюту гульдены, потому что евро – тупиковый путь.

Вроде, все правильно, и трудно спорить, но-о-о… Не говорят такое вслух. Попахивает неполиткорректностью. Она важнее свободы слова.
А Вероника была с Вилдерсом согласна. И Герард тоже. На последних выборах они за его партию голосовали, потому пришли поддержать.
Приковали цепями велосипеды к фонарному столбу, отправились искать место получше. Мимо проходил человек в спецкуртке с надписью «организатор», поприветствовал новых участников. Вероника дала ему камеру, попросила сделать совместное с Герардом фото на память: демонстрация – событие неординарное, не каждый день на нее ходят.

На поле их, неполиткорректных, собралось несколько тысяч.
Перед сценой, где скоро будут выступать ораторы, плотной толпой стояли люди, туда не пробиться. Чтобы иметь хороший обзор, Вероника встала на садовую скамейку, нагловато втершись между других малорослых женщин. Герард с его метр восемьдесят восемь не нуждался в возвышении, встал рядом.
У Вероники получился отличный пост с панорамным обозрением. Глянула на проезжую часть, там машины оцепления, полицейские в шлемах – пешие и на лошадях.

Озабоченно поглядывают на демонстрирующих.
А у тех настроение благодушное, несмотря, что собрались протестовать. Вроде, должны быть злые.
Ничего подобного. Будто на семейном пикнике — то тут, то там веселые возгласы, взрывы смеха. Шутки неслись со всех сторон. Многие держали плакаты с карикатурами на известных политиков.
Один Веронике понравился, сфотографировала: премьер Марк Рютте ржёт, как лошадь. Точно подметили, Рютте любил посмеяться. И не потихоньку хихикнуть в кулачок, а откровенно, громогласно поржать. За эту привычку его тут расовым оптимистом прозвали.

На сцене появились первые выступающие — соратники Вилдерса по партии, их слышно не было. Что-то с микрофонами случилось. Техники взялись за работу, забегали туда-сюда. К моменту выхода основного оратора микрофоны починили, и голос Вилдерса донесся до самых дальних рядов. В первых строках своего выступления он сказал, что демонстрировать разрешили до двух часов, потому будет краток.

И не обманул. Говорил минут десять, не больше. Повторил свои старые тезисы: остановить неконтролируемую миграцию, «нет» радикальным исламистам, хватит вливать миллиарды в Грецию — это черная дыра. Каждый его тезис народ встречал одобрительным гулом. Под конец оратор выразил надежду, что на следующих выборах присутствующие проголосуют за его партию. Ему ответили дружным «да-а-а».

Вместе с тысячеголосой толпой и Вероника орала «да-а-а». От всей души. Тронула ее атмосфера общности людей, объединенных одной идеей, одним порывом. Мурашки побежали. Расчувствовалась до слез. Орала и верила — ее голос не пропадет.
Вот что значит демонстрация по зову сердца, а не по принуждению – когда кричат «Ура!», а думают «Пошли вы к черту!»

Собрание объявили закрытым и предоставили сцену вокально-инструментальному ансамблю. Пока те настраивали инструменты, Вилдерс под оглушительные аплодисменты зрителей спустился со сцены и тут же оказался с четырех углов окружен людьми в черных костюмах. Он уже лет пять ходил в сопровождении телохранителей из-за раздающихся в его адрес угроз. Охрану финансировало правительство, которое боялось повторения случая с другим неполиткорректным политиком — Пимом Фортайном, которого среди бела дня застрелил снайпер.
Отработав митинг, политик с чувством исполненного долга отправился домой.

Отправились и Вероника с Герардом. Тоже с чувством исполненного долга.
По пути заехали в Макдоналдс. Вероника не любила все эти гамбургеры-чизбургеры, согласилась за компанию. Взяла рыбное филе – единственное блюдо, которое было по вкусу в самой известной в мире забегаловке. Герард взял курицу и салат, завернутые в пресный блин. Поели, запили колой через соломинку. Вскочили на своих «железных коней» и покатили восвояси.

Они жили в одном районе, десять минут на велосипеде, двадцать пешком. Вероника сказала, что придет в четыре, и поехала в магазин. Несмотря на предупреждение друга, заранее сделать покупки поленилась. В супермаркете «Алберт Няйн» по причине субботы была толкотня. По-быстрому набрала в мешок яблок самого дешевого и сочного сорта «йонаголд», взвесила, прилепила вылезшую из весов этикетку с ценой. Жирное молоко марки «Крестьянское» на полке отсутствовало, пришлось взять полужирное, это белая вода, но ничего, для капучино сойдет. Оплатила, отвезла домой.

Вечером у Герарда смотрели репортаж о митинге. Диктор сухо сообщил, что «вопреки ожиданиям» пришло «только» три тысячи человек.
Ну и что? Веронике ни чужие ожидания, ни цифры не были важны. Ходила не ради статистики. Гордилась, что вместе с тремя тысячами людей не поленилась продемонстрировать гражданскую позицию. Впервые в жизни ощутила себя свободным человеком, а не тупым статистом, которому сверху приказывают — какое мнение иметь.

Переполнило сознание собственной значимости. Она, пассивная по национальной натуре, показала себя активным, полноценным членом общества, определяющим собственные взгляды. И не боящимся их обнародовать — хотя бы только присутствием на демонстрации.

Не пожалела, что сходила. Еще один незабываемый опыт в жизни.